На пути домой мальчики оживленно обсуждали грядущеевозвращение в школу. Пол не мог дождаться встречи с друзьями в Эндовере, Патрикэтой осенью собирался в Чоат и Гротон. А Майк мог говорить только о своемПринстоне. Там учился его дед, и всю свою жизнь он только и слышал, что обобеденных клубах и дружбе на всю жизнь.
– Жаль, что ты там не учился, папа. По-моему, это оченьздорово!
Конечно, разве могло вечернее обучение в Чикагскомуниверситете сравниться с Принстоном?
– Я знаю, что это здорово, сынок, но если бы я тамучился, я никогда не познакомился бы с твоей матерью, – ответил Питер,вспоминая их знакомство в Мичиганском университете.
– В том-то и дело, – улыбнулся Майк. Он собиралсявступить в обеденный клуб своего дедушки, как только ему будет это позволено.Придется ждать целый год, но за это время он хотел присоединиться ккакому-нибудь братству. У него все уже было запланировано и расписано. И всюдорогу до Нью-Йорка он говорил только об этом, что заставляло Питерачувствовать себя несколько обособленным от них и немного одиноким. Это былостранно – ведь в течение восемнадцати лет он был частью своей семьи, и все жеиногда он ощущал себя аутсайдером даже со своими собственными детьми.
Они ехали по шоссе на юг, с ним никто не разговаривал, и егомысли сами собой переключились на Оливию. Он вспомнил их разговор на Монмартрев самую первую ночь и прогулку по пляжу в Ла-Фавьере. Тогда им так много надобыло сказать друг другу, о стольком подумать! Потерявшись в этих сладкихвоспоминаниях, он чуть было не врезался в другую машину и резко повернул руль,заставив своих пассажиров вскрикнуть от ужаса.
– Господи, да что ты делаешь! – испуганновоскликнул Майк.
– Простите! – сказал Питер и стал болеевнимательно смотреть на дорогу. Оливия постоянно присутствовала в его мыслях.Она дала ему то, что не мог дать никто другой. Питер вспомнил, как она говорилаему, что он добился всего сам, а не с помощью Донованов, но теперь в правоту ееслов было трудно поверить. Сейчас он не сомневался в том, что именно Кейт и ееотец позволили его жизни сложиться так, как она сложилась.
Снова и снова мысли его возвращались к Оливии. Он спрашивалсебя, где она сейчас, правда ли то, что она опять в больнице. Вся эта историяказалась ему фальшивой. Так обычно объясняют разводы, измены или косметическиеоперации. В случае Оливии возможна была только одна причина. Неужели она,несмотря на выдвижение Энди кандидатом в президенты, все-таки оставила его?Ничего удивительного, что ее после этого объявили сумасшедшей, – это быловполне похоже на сенатора Тэтчера.
И два дня спустя Питер понял, что он был прав. К нему в офиспришла открытка от Оливии – он увидел ее на столе, когда вернулся после ленча.На открытке была изображена рыбачья лодка, а на марке написано «Ла-Фавьер».
Ее убористый, аккуратный почерк нес на себе отпечатоккакой-то тайны. «Я вернулась сюда. Пишу. Наконец-то. Я отказалась от своейборьбы с ним. Я больше не могу. Надеюсь, у тебя все в порядке. Не забывай отом, какой ты смелый. Это твоя заслуга. Ты подтолкнул меня к тому, чтобысделать это. Без тебя у меня никогда не хватило бы смелости убежать. Но теперья счастлива. Береги себя. Я буду любить тебя всегда. О.». Питер несколько разперечитал открытку, пытаясь понять, что скрыто между строк. Он до сих порпомнил, каким хриплым голосом она призналась ему в любви. И он знал, что оналюбит его до сих пор, так же, как и он ее.
Питер задумался. Оливия оказалась гораздо сильнее, чемдумала сама. Для того чтобы уйти, требовалась большая смелость. Питервосхищался ею и радовался тому, что ей удалось сбежать от той жизни, которуюона вела. Он надеялся, что Оливии будет хорошо и спокойно во Франции. В ееписательском таланте он не сомневался. Оливия так хотела быть такой, какой онабыла, и говорить то, что она думает. От нее ничего нельзя было скрыть, ейнельзя было солгать. Это была женщина, которая жила по истине, чего бы ей этони стоило. Она тоже допускала в жизни компромиссы и признавала это. Но теперьместа компромиссам в ее жизни не было. Теперь Оливия была свободна, и Питерзавидовал ей. Он убрал открытку, надеясь, что ее никто не видел.
На следующий день пришли результаты исследований по«Викотеку». Они оказались лучше, чем предполагал Питер, но о том, чтобы проситьо преждевременном разрешении на выпуск, не могло быть и речи. К этому временион уже начал разбираться во всех этих научных терминах не хуже заправскогопрофессионала – так же как и отец Кэти. Договорившись заранее, они с Фрэнкомвстретились в комнате для заседаний в два часа дня в пятницу. Фрэнк ждал его ссуровым выражением лица, заранее отрицая все то, что мог ему сказать Питер. Онине стали терять времени на пустую болтовню, если не считать разговора о Майке.Завтра Питер и Кэти должны были отвезти его в Принстон, и Фрэнк этим оченьгордился. Но, едва затронув эту тему, он вернулся к делу.
– Мы оба знаем, почему мы здесь, не так ли? –спросил он, внимательно глядя Питеру прямо в глаза. – И я знаю, что ты сомной не согласен, – осторожно добавил он. Все его тело, казалось, былоскрючено от напряжения, и он был похож на кобру, готовую к броску. Питерчувствовал себя его добычей. Он приготовился защищать себя и авторитет компании,но Фрэнк опередил его: – Я думаю, что тебе нужно просто довериться моемурешению. У меня нечто подобное уже случалось. Я в этом бизнесе почти пятьдесятлет, и ты можешь мне верить, когда я говорю, что знаю, что мне делать. Мыдолжны сейчас выступить на слушаниях. К тому времени когда препарат официальнопоявится на рынке, мы будем готовы. Я бы не стал рисковать, если бы не зналнаверняка, что мы все успеем.
А если вы ошибаетесь? И мы кого-нибудь убьем? Пусть это будетодин человек… мужчина, женщина или ребенок… Что тогда? Что мы скажем людям? Какмы сможем после этого спокойно спать? Сейчас ни в коем случае нельзя просить«зеленую улицу». – В Питере говорила совесть, но Фрэнк считал, что этоголос трусости, как у «того идиота в Париже». – Сушар знал, что говорил,Фрэнк. Поэтому-то мы его и наняли в свое время – чтобы он нам не лгал. Дажеесли эта правда нас не устраивает, мы должны ее выслушать. Я знаю, что онбольше у нас не работает, но мы открыли ящик Пандоры, который не должныигнорировать. И вы это тоже прекрасно знаете.
– Если бы я это «игнорировал», Питер, я вряд ли бывыделил десять миллионов долларов на два месяца дополнительных исследований. Ив итоге мы ничего не добились. Признай правду: он вынудил нас пойти на никомуне нужный шаг… хуже того, это просто как дурная шутка. Ничего страшного в«Викотеке» нет. Мы говорим об элементе, который «может» подействоватьопределенным образом, «способен» вызвать серьезные последствия в одном измиллиона случаев, да и то если его неправильно употребят. А теперь, ради всегосвятого, скажи мне: не кажется ли тебе это глупым? Господи, да если ты выпьешьдве таблетки аспирина с каким-нибудь спиртным, это может на тебя подействоватьне самым лучшим образом. Разве это проблема?
– Аспирин и спиртное не могут убить. А «Викотек» может,если мы не будем осторожны.
