Маллой отрицательно покачал головой.
И снова нет.
— К Святому Патрику, — заявил он. — Ты знаешь молитву ему — она обладает крепостью доспехов.
— Господь наш, сегодня я полагаюсь на Твое могущество, храни и направляй меня, веди за собой. Христос со мной, Христос впереди меня, Христос позади меня, Христос надо мной, Христос справа от меня, Христос слева от меня. Христос со мной в сиянии солнца…
Я вдруг умолкла. Забыла слова.
— Дорогой и славный Святой Патрик, Апостол всей Ирландии, прошу тебя, помоги нам, — закончила я.
— Аминь, — подхватили все.
— А еще давайте помолимся нашему покровителю Святому Энде, — сказала мама, — который выбрал наш таунленд для своего святого источника и который так любит наши зеленые поля и залив Голуэй.
— Онора, — добавила бабушка, — мы еще должны помолиться Святому Мак Дара.
— Попроси его о помощи. И пообещай посетить его остров в его день следующим летом.
— Мы обязательно сделаем это, — сказал отец.
— А теперь все остальные, — продолжала бабушка, — повторяйте за мной. О Святой Мак Дара, друг всех рыбаков…
Мы повиновались.
— Наполни наши сети, усмири ветра, успокой море, — говорила бабушка.
Мы смиренно молились вместе с ней.
А потом Майкл сходил на сеновал и принес оттуда свою волынку. Он заиграл печальную песнь, плач, — и музыка эта, пусть ненадолго, отвлекла нас от тяжких мыслей.
Глава 11
— «Голуэй Виндикейтор» пишет, что «картофельная чума 1845 года привела к частичной катастрофе». Означает ли это, что мы будем голодать частично? — едко поинтересовался Оуэн Маллой.
С момента бедствия прошло уже две недели, и Оуэн зачитывал нам цитаты из газет, которые получал от какого-то своего друга в Голуэй Сити.
— «Порча прошла полосами: одно поле черное, следующее — зеленое, — читал он. — Ученые озадачены причинами, вызвавшими такую беду».
На страницах «Виндикейтор» описывались всевозможные объяснения. «Было ли это вызвано сильным ливнем, опустившимся странным туманом или наэлектризованностью воздуха после молнии?» — задавал своим взволнованным читателям риторический вопрос главный редактор газеты Джон Финерти.
— Этот парень — католик, — сказал Оуэн, — а его издание поддерживает О’Коннелла, поэтому мы можем верить ему в том, что никто толком не знает, чем было вызвано несчастье.
— Да бог с ними, с причинами, какая разница? — откликнулась я. — Главное — что теперь делать? Там про это что-нибудь пишут?
— Ничего не говорится о намечающемся строительстве дорог или каких-то других способах заработать денег? — спросил Майкл.
— Тут много пишут о том, как Освободитель орал на них в Парламенте, — ответил Оуэн. — «Ирландия находится в критической ситуации, и правительство обязано действовать». — Он умолк. — Ох, вот черт… Нет, вы только послушайте. «На что премьер-министр Пиль ответил ему: «Согласно имеющейся тенденции, в докладах по Ирландии столько преувеличений и неточностей, что всегда требуется выдержать паузу, прежде чем реагировать на них»». Эта старая Апельсиновая Кожура[37] — заклятый враг О’Коннелла и всей Ирландии. Преувеличение — подумать только! Господи, пусть бы он сам попробовал прожить на картошке, превратившейся в слизь!
— Но, Оуэн, ведь англичане и лендлорды не едят картошки, — возразила я. — А урожая зерна эта болезнь не коснулась.
— Зерно как раз сейчас грузят на корабли в Голуэй Сити, — сказал Майкл.
— И отправляют в Англию, — продолжил Оуэн, — вместе с нашими коровами, овцами, свиньями и курами. Через наши руки проходит столько разной еды, только для нас самих ничего не остается. И мы можем голодать посреди изобилия.
— Я мог бы продать Чемпионку и Ойсина, — сказал Майкл.
Продав первых двух жеребят Чемпионки сэру Уильяму Грегори, Майкл и Оуэн решили оставить третьего, юного жеребчика по имени Ойсин[38]. Это был конь, которого они долго ждали: с характером Чемпионки, скоростью Рыжего Пройдохи, выносливостью Бесс и силой Барьера, его отца-жеребца. Продать его означало отказаться от мечты завести конюшню победоносных скаковых лошадей с именами знаменитых ирландских героев прошлого, появившихся до всех этих Sassenach и лендлордов. Но теперь…
Оуэн покачал головой:
— Лучше придержать этого жеребенка, пока не уляжется паника. Сейчас мы за него в любом случае не получим хорошую цену. И Чемпионку придержи тоже — это наш актив. По крайней мере, для них двоих у нас травы вдоволь, — закончил он.
Оуэн собрался уходить.
— Нам нельзя отчаиваться, — сказал он на прощанье. — Это был бы грех по отношению к Святому Духу.
— Вы правы, Оуэн, — ответила я. — У нас есть вера — и половина закрома картошки в придачу.
Вечером я послала Пэдди принести пять картофелин — две Майклу и по одной нам с мальчиками. Молока, чтобы кормить Бриджет, у меня еще хватало.
— Мама! Мама! — с криком прибежал Пэдди обратно. — Мама! Пойдем быстрее! Яма полна… дерьма!
Я выбежала вслед за Пэдди. Меня встретил знакомый смрад — от нашей крепкой картошки! На краю ямы я упала на колени.
— Мама! — Я услышала, как в доме расплакался Джеймси и начала хныкать Бриджет.
Пэдди взглянул на меня. На лице этого крепкого парнишки не было ни слезинки.
— Беги за отцом. Он с Чемпионкой и Ойсином на пастбище.
Я сунула руки в яму и начала процеживать жижу сквозь пальцы в поисках целой картошки.
Прибежал Майкл.
— Что там, Онора? Что?
— Та же порча! Она напала на наш закром!
Он опустился на колени рядом со мной и тоже начал процеживать грязь.
Лишь половина картофелин уцелела.
То же самое происходило в Рашине, Шанбалидафе и других таунлендах: здоровая картошка превратилась в слизь.
Слава богу, что мы сохранили картофель, собранный на верхних грядках, на сеновале, чтобы использовать его на посадку. Он оставался крепким. Но что дальше?
— Билли Даб не берет в заклад молот с наковальней, — тихонько сказал мне Майкл, когда мы, уложив детей, лежали в кровати, прижимаясь друг к другу. Сегодня, через три недели после напасти, он ходил в Голуэй Сити. — И купить их он тоже не хочет. Говорит, что сейчас их не продать.
