– Хорошая квартира, – сказал он, только ради того чтобы нарушить молчание.
Инь‑Инь улыбнулась, как будто видела его насквозь.
– Ты странный человек, – заметила она.
– Что значит «странный»? – не понял Пол.
– Ну, необычный.
– Это комплимент? – Пол улыбнулся.
– Да нет, просто подумалось.
– С чего это вдруг подумалось? – В его голосе послышались нотки разочарования.
– Ну… ты так необычно ведешь себя для иностранца… помогаешь нам, говоришь по‑китайски. Большинство иностранцев, которых я знаю, носятся как угорелые из офиса в офис и заключают сделки. Что ты вообще делаешь в Китае? Зачем занимаешься мамой? Чего ты хочешь?
– Столько вопросов сразу… – замялся Пол. – Ответить на них будет сложновато.
– А ты попробуй.
– Мне нравится твой отец.
– И это все? – Она улыбнулась.
– Он смелый человек и так предан твоей матери. Я хочу ему помочь не только из сострадания. Меня восхищает, с каким спокойствием он переносит свое горе. Это все.
– Я тебе не верю. Ты работаешь за так? На Западе это не принято.
– У меня принято. Может, в этом и состоит моя главная странность?
Пол надеялся, что Инь‑Инь не расслышит иронии в его словах. И действительно, она приняла их за чистую монету. Глотнула чая и покачала головой:
– Сколько тебе, собственно, лет?
– Я гожусь тебе в отцы.
Ответ пожилого мужчины. Инь‑Инь закатила глаза:
– Я спросила не об этом.
– Пятьдесят три.
После смерти сына Пол надолго потерял счет времени, и эта цифра, прозвучавшая в комнате Инь‑Инь и в ее присутствии, показалась ему чудовищной.
– Играешь на чем‑нибудь?
– Нет.
– А я вот очень люблю музыку.
Это прозвучало словно бы с укором.
– Я знаю.
Некоторое время они смотрели друг на друга, пока Инь‑Инь не отвела взгляд. Где‑то стучали костяшки маджонга, выводил трели старьевщик, щебетали птицы. «У каждого места свои мелодии, – подумал Пол. – Нужно только время, чтобы расслышать их».
– Ты, кажется, хотел кое о чем мне рассказать, – напомнила Инь‑Инь. – Почему раньше ты относил себя к тем, кому нечего терять?
Вопрос был неуместный. Или наоборот, самый что ни на есть уместный. Ответ на него, во всяком случае, звучал однозначно:
– Потому что к тому времени я потерял все.
На ее лице отразилось удивление. Ее глаза, даже сквозь страх и отчаяние последних месяцев, излучали какой‑то непобедимый оптимизм, детскую веру в счастье, которая так трогала Пола. «Не годы старят нас, а раны, которые наносит жизнь, – подумалось ему. – Нас старят потери». Под этим взглядом Пол казался самому себе стариком. Он будил в нем тоску, Пол и сам не смог бы сказать, по чему именно. Может, по юношескому легкомыслию, о котором сам он знал только понаслышке, – тому завидному состоянию, когда мир представляется океаном возможностей и только того и ждет, когда ты в него окунешься.
– А сегодня? – продолжала допытываться Инь‑Инь.
– А сегодня мне есть что терять, и даже очень много.
– И что же это?
– Кто это, – поправил ее Пол. – Кристина.
– А кого ты потерял?
– Сына.
Пол боялся продолжения, новых вопросов, соболезнований или истории об одной знакомой, которая тоже потеряла сына, и это было так ужасно, что просто невозможно себе представить… Но Инь‑Инь все поняла. Пол не чувствовал неловкости, несмотря на повисшую в комнате тишину. Инь‑Инь держала в руке чашку и смотрела на свои босые ноги. Пол вздохнул про себя, одновременно облегченно и разочарованно. Он представил себе, что сказал бы Джастин, если бы увидел своего отца сидящим на полу в этой комнате. Наверняка высмеял бы. Потом Полу вспомнилась Кристина, и ему вдруг страшно захотелось ее увидеть. Каждый вечер они обменивались лишь несколькими фразами по телефону, остальное время Пол почти не думал о ней. А в последние дни, которые выдались особенно жаркими, как будто и вовсе забыл о ее существовании. Только сейчас он понял, как измотало его это расследование.
– Ты выглядишь усталым. Хочешь уйти? – спросила Инь‑Инь.
– Думаю, да.
– Что значит «думаю»?
Пол рассмеялся, негромко, словно бы про себя.
– Наверное, будет лучше, если я пойду. Я и в самом деле немного устал.
– Но я боюсь оставаться одна.
– Понимаю. Хочешь, чтобы я составил тебе компанию?
Она покачала головой:
– Брат живет совсем недалеко. Наверное, пойду к нему.
– Где и когда мы встретимся завтра?
– В полдесятого утра я заеду за тобой в отель.
* * *
Уже оказавшись на Чанлэ Лу, Пол понял, что голоден. На Фуминь Лу, напротив супермаркета, в тени платанов мелькнула вывеска ресторана. Пол направился туда.
День клонился к вечеру. На узких улочках теснились автомобили, велосипеды, пешеходы и бродячие торговцы. Один совал Полу под нос ручку, другой – странного вида часы.
– Гуччи‑Прада, самые выгодные цены, – верещал где‑то за спиной высокий женский голос.
В лучах неоновой рекламы мелькали заваленные овощами и фруктами стойки, чайные лавки и газетные киоски. В искусственном свете лица продавцов выглядели пугающе бледными. Пол миновал массажный салон, за стеклом которого скучающие девушки в пестрых платьях пялились в экран телевизора. Одна помахала ему рукой, Пол улыбнулся в ответ. В подворотне прямо на стене дома висело зеркало. Рядом с ним на низеньком столике были разложены ножницы, бритвы и расчески. Сам цирюльник в ожидании клиентов сидел в стороне, почитывая газету.
Пол присел за столиком уличного кафе, прямо на тротуаре. Из распахнутой двери кухни доносился запах мясного бульона, кориандра и чеснока. Молодой мужчина увлеченно месил сероватый ком теста. Он делил его на шарики, которые раскатывал в длинные полосы, и ссыпал ловко нарезанную лапшу в котел с кипящей водой, одновременно помешивая ее огромной ложкой с дырками. У его ног две молодые женщины мыли под краном рыбу и громко разговаривали, перебивая друг друга.
Овощной суп с мясом ягненка оказался настолько вкусным, что Пол не удержался от комплиментов в адрес повара. Тот принял их со смущенной улыбкой, как человек, для которого похвала была редкой и излишней роскошью.
Кипевшая вокруг жизнь вмиг развеяла усталость Пола. Вдруг захотелось гулять, глазеть, кричать, торговаться в лавках. Он встал и тут же с головой погрузился в сутолоку переулков, платановых аллей и внутренних дворов. На натянутых вдоль и поперек веревках сохло нижнее белье, роняя прозрачные капли на голову прохожим. На каждом углу пахло едой, то и дело вспыхивали перебранки, заглушая стук посуды, чавканье и пуканье сытых и шепот влюбленных.
