Можно сказать, что мы живем погруженными в сон, и все, что мы видим, просачивается в мир снов и превращается в сновидение. Сны становятся реальностью так же, как реальность становится сном. Сон заканчивается реальностью.
Вы говорили, что мы можем встречаться во сне с умершими, которые обитают в нашей памяти и могут посоветовать нам что-то, помочь нам….
Существует понятие коллективного разума, коллективного бессознательного, находящегося в каком-то определенном месте. В этом коллективном бессознательном должно существовать и место для умерших. То, что в некоторых культурах называется преисподней.
Ведь вы именно через сны пришли к вере в магию?
В осознанных снах я могу добровольно менять некоторые вещи, но только до определенного момента. Я не могу поменять весь сон, а только его часть. С магией происходит то же самое: ты можешь внести некоторые изменения в реальность, но полностью переделать ее невозможно.
II
В основе вашей терапии лежат искусство и поэзия.
Я думаю, что каждый человек должен полчаса в день заниматься стихосложением, не задумываясь о том, плохо или хорошо он это делает, будут его произведения продаваться или нет. Поэзия должна занять постоянное место в жизни, чтобы очистить эго. Каждый день нам необходимо делать что-то безвозмездно, совершать простые поступки, которые будут полезны остальным, например, дарить ребенку шоколад, какие-то штучки. Я дошел до определенной степени распущенности в поисках доброты. Иногда я кладу деньги в карман спящего нищего, для того чтобы он подумал, что ему улыбнулась судьба. Изобретаю чудеса. Ты можешь не верить в них, но все равно совершать поступки, которые будут полезны другим.
Эта комната завалена благодарственными письмами, авторы которых спрашивают меня, что я хочу получить в качестве благодарности за оказанную помощь. Я отвечаю, что ничего, я помогаю бесплатно. Я трачу только время, которое мог бы разделить с другими.
Что вам помогает во время творческого акта?
Уже более тридцати лет я слушаю во время работы кельтские арфы, их звучание действует на меня гипнотически. Если у меня нет сильного вдохновения, я наношу какой-нибудь аромат на подошвы своих ботинок или рисую смазанной медом кисточкой эннеаграмму[14] на подошве моих ног. А в моменты творческого простоя я крашу свои яички красной растительной краской.
Вы говорите, что искусство лечит. Каким образом?
Искусство лечит, потому что мы должны быть самими собой здесь и сейчас. Хасиды говорят: «Если не ты, то кто? Если не здесь, то где? Если не сейчас, то когда?» Если ты можешь ответить, когда, где и кто (ты), ты становишься собой и, значит, уже вылечился.
Совершить акт – значит познать себя?
Да, но познать себя – значит познать человечество и вселенную. Перейти от единственного числа к множественному.
Вы не могли бы пояснить это?
Я думаю, что болезнь начинается из-за недостатка сознания. Она возникает тогда, когда мы рвем связи с миром. Болезнь – это отсутствие красоты, а красота – это связующий элемент. Болезнь – это недостаток сознания, а сознание – это связь с самим собой и вселенной.
Вы знаете каких-нибудь знаменитостей, которые сумели бы полностью вылечиться?
Сублимировать искусство – самое трудное в жизни. Очень немногие смогли этого достичь. Но я мог бы назвать Рене Домаля, который выучил санскрит, был учеником Гурджиева, самореализовался. В противоположность ему Гарсия Лорка не смог этого сделать. Когда я читаю «Поэт в Нью-Йорке», меня охватывает печаль.
Вы как-то сказали, что литература не приносит пользы, если не лечит. А если она лечит только автора? Может ли искусство излечить одних и заставить заболеть других?
Ты мне напоминаешь тех творческих деятелей, которые говорят, что этот дрянной мир ничего не стоит, что мы ни к чему не придем, что Бог умер и т. д. Этим занимается никчемная литература. Писатели показывают пупок[15], рассказывают, как утром пили кофе с молоком в окружении недовольных людей, в прогнившем мире. Пока мир умирает, я пью кофе с молоком. Или занимаюсь любовью. Это устарело. Надо преодолеть невротический барьер. Я, например, признаюсь, что не могу читать Пруста. Он слишком болен для меня, я могу заразиться его невротическим настроем. Если я каждый день вижу невротический хаос, то для чего мне читать произведения других больных. Сегодня везде можно встретить Кафку. Иду отправить письмо и вижу Кафку на почте. Он – служащий, у которого полным-полно проблем.
Каких писателей и художников вы выделяете для себя?
Ну и вопрос! В нем отражено все современное видение искусства. Оно превратилось в своего рода чемпионат по боксу, в конкурс, в котором мы можем определить лучшую картину, книгу, музыкальное произведение… Но я вижу жизнь по-другому.
Я вижу ее в искусстве, архитектуре. Например, в кино меня больше интересует не просто лучший фильм, а лучший в своем жанре. В моем доме много вестернов, в библиотеке есть романы Сильвера Кейна и других авторов, комиксы, книги по восточной философии, суфизму, каббале, магии, алхимии и психоанализу. Я человек эпохи, и в моей эпохе есть Интернет. Уже нельзя говорить о персональном произведении, у нас есть масса творений, которые делятся не по авторам, а по разделам. Интернет все изменил. Мне бы хотелось иметь огромную библиотеку. Мой идеал выражен в старой мечте – собрать все книги по истории человечества, все исторические картины, все фильмы, музыкальные произведения, картины, скульптуры…
А искусство, которое не лечит, вы бы включили?
Хотя оно не лечит (это его другой аспект), оно развлекает. Здоровый человек может читать произведения Чорана и Уэльбека и умирать от хохота. Хотя я не стал бы заниматься такой литературой, потому что она чрезмерна даже для своего жанра. Но она существует. Человек может перейти от чтения Кафки к Кастанеде, продолжая совершенствоваться. Искусство, как и человек, переходит от одного уровня сознания к другому. Оно коллективно, а не индивидуально. Я не могу сказать, что лучший художник – это Леонардо. Я думаю, что Леонардо достиг другого уровня сознания, но он был один и не смог пойти дальше. Если подумать, его механизмам не хватало мотора, в них не было энергии. Они пользовались очень примитивной и слабой энергией воды. Леонардо не сумел решить эту проблему. Человечество того времени установило границы, за которые он не смог выйти. Понимаешь? Если бы мне задали классический вопрос: «Какую книгу ты взял бы с собой на необитаемый остров?» – я бы ответил: «Компьютер с Интернетом». Это очевидно.
III
В чем, по-вашему, состоит настоящая цель языка? Как интерпретировать его и заставить нам служить?
