Направляясь к станции канатной дороги, где возле спуска как всегда дремала в шезлонге Лючия, я притормозил, чтобы взять мой рюкзак, оставленный под ее, увы, столь не бдительным присмотром, и наклонился за ним в опасной близости от ее чуть приоткрытого во сне трогательно пухлого рта. Я понимал, что Карло спускается следом, что я не мальчик, чтобы воровать поцелуи, но соблазн был действительно велик. С трудом отведя взгляд от ее лица, я, помнится, заметил, что правая рука, которую она любила класть под щеку, свисаете подлокотника шезлонга. Я сдернул с руки перчатку и бережно, медленно поднял ее кисть, чтобы положить ей на колено. В тот момент, когда я готов был отпустить, ее пальцы шевельнулись в легком пожатии. Я глянул ей в лицо: дыхание было ровным, глаза закрыты, она казалась по-прежнему спящей, но ведь моя рука ясно почувствовала призыв! Я схватил рюкзак и, не оглядываясь, спустился к фуникулеру.
Лыжная мастерская в нашем отеле была заклеена плакатами, на стенах висели флажки, медали и вымпелы, полученные ее хозяином — молодым, лет тридцати с небольшим, итальянцем. Это был высокий, с прямым разворотом могучих плеч красавец с пышным хвостом волос, вечным лыжным загаром, светлыми глазами, костлявым носом и трогательно пухлыми губами. Суровая мужественность его внешности компенсировалась его мягким именем Симоне и обаятельной стеснительностью. Я пару раз разговаривал с ним и отметил, что он не трещит попусту, как большинство его коллег по бизнесу, предлагающих скучающим туристам бесплатную беседу в качестве бонуса за покупку. Молчаливый хозяин предоставил мне возможность повозиться с лыжами. Карло появился с потерпевшими аварию красавцами, и мы втроем устроили консилиум по поводу возможности их восстановления. Голоса разделились: Карло и Симоне считали положение безнадежным, а я готов был попробовать их отремонтировать, используя запасы термопластиков из своего аварийного мешка, который всегда возил с собой для точки и ремонта. Дискуссия получилась горячей и закончилась тем, что мы с Карло заключили пари на следующих условиях: если мне удастся восстановить лыжи Карло, то я становлюсь их обладателем, а ему отдаю свои, если меня постигнет неудача, то придется покупать себе новые лыжи. Он рисковал меньше, но и получал немного, моя победа или поражение стоили значительно дороже. Хозяин мастерской засвидетельствовал условия нашего спора и предоставил мне место для ремонта. Азарт вызвал интерес и уважение Симоне настолько, что, преодолев стеснительность, он поинтересовался, откуда я приехал. Узнав, что из России, отошел к своей конторке и затих. Я разогрел горелку и принялся колдовать с заливкой, рассчитывая, как ее лучше нанести, чтобы добраться до канта. Карло откинулся в кресле, дабы не стоять у меня за спиной. Рабочую тишину, я помню, прервал неожиданный вопрос Симоне:
— А где в России расположен город Армения?
Я не сразу понял, что вопрос обращен ко мне, а потом машинально задал встречный вопрос: мол, тебе-то зачем?
— У меня была одна знакомая русская москвичка из Армении, — выдал он столь несуразную фразу, что я даже не стал улыбаться, понимая, что не смогу доступно объяснить ему причину смеха.
— Ты был в России? — от скуки спросил его Карло.
— Нет, я этой осенью был в Египте, — ответил парень.
У меня как раз наступил ответственный момент, от которого зависело, буду я кататься в этом сезоне на новых лыжах или нет, поэтому мне было не до путевых впечатлений Симоне. Моя операция, кажется, удалась, и теперь было необходимо дождаться, когда покрытие немного затвердеет. Я выключил горелку и предложил двум заинтересованным зрителям подождать.
Они согласно кивнули, и хозяин жестом пригласил нас в свой закуток. Там, в лучших мужских традициях, на столике стояла бутылка граппы, пакет с чипсами и рюмки.
Мы без долгих уговоров приняли приглашение и расселись вокруг стола. Тема лыж до исхода моего эксперимента была закрыта, поэтому, выпив, мы вяло беседовали о прогнозе погоды на ближайшие дни и качестве снега, пока я не вспомнил странный вопрос Симоне об Армении. Довольно быстро наш скромник признался, что на курорте познакомился с девушкой и не может ее забыть.
Я налил по следующей и весело потребовал:
— Вот с этого места давай поподробнее. Расскажи нам про свое египетское приключение, что помнишь.
— Я все помню. Она была чувственна и недоступна одновременно, — усмехнулся этот мачо по-детски.
— Так не бывает, — возразил я, чтобы разогреть его.
— Я тоже так думал до этой встречи. — Он вздохнул и замолчал.
Чтобы пауза не была слишком долгой, я опять налил, и теплая горечь граппы заструилась в наши желудки. Допинг помог, и путешественник продолжил рассказ:
— В снующей толпе отдыхающих у летней веранды я заметил пляшущий малиновый язычок пламени над черными углями. Я не мог понять, откуда этот огонь: с небес или из преисподней.
Потому как образно и легко Симоне говорил, я понял, что эти впечатления были много раз осознаны, а чувства — сформулированы, как будто он готовился к следующей встрече со своей прелестницей и отрепетировал текст.
Я настаивал на подробностях. Мой тон коробил Карло, он смотрел на меня с укоризной. Тут я, помню, взъярился: институт благородных девиц, а не лыжная мастерская. Романтика большого съема, рыцарство большого трепа. Поэтому нарочито — грубовато спросил:
— Что ты с ней делал-то, помнишь?
— Ты зря смеешься, — миролюбиво обратился мастер ко мне, — я не знал, что делать с русскими девушками. Я ходил за ней по пятам, глядел как завороженный и не понимал: как она видит своими блестящими черными глазами буйную зелень, свет звезд, лодочку луны на небе — так же, как я, или иначе? Мы все время встречались: на пятачке у ресторана, на набережной. К концу вечера, измученный этой бестолковой беготней, я отправился на крышу отеля, где был маленький базар. Там звучала арабская музыка, развевались на ветру восточные шали, пахло затхлостью лавок и благовониями.
— Ну, ты поэт! — воскликнул я и налил, жестом приглашая остальных выпить.
Карло не притронулся к рюмке, он явно демонстрировал несогласие с моим цинизмом. «Погляжу я на тебя, когда завтра выйду на склон на твоих лыжах», — недобро подумал я и поощрил Симоне:
— Ты заговорил с ней?
— Нет. Мы играли с ней в прятки. Она пряталась от меня в лабиринтах лавок, а я искал ее. Когда находил, то получал в знак привета легкий поворот ее головы, взгляды из-под развевающихся каштановых прядей ее длинных волос. А если она находила меня, то ее глаза становились испуганными. Это была забавная игра до тех пор, пока я не застал ее в лавке Пуди. Этот маленький жулик делал на ее ноге рисунок хной, имитирующий тату. Я много раз видел стриптиз, мои подружки демонстрировали мне свои прелести с веселой охотой, но ни от чего я не испытывал волнения, сравнимого с тем, что испытал в тот момент. Представь, — обратился он ко мне, а не к сочувствующему Карло, как бы желая переубедить меня в чем-то, — я застал ее сидящей на низком табурете с обнаженной лодыжкой, которую держал на своем колене пылкий араб. Тонкую, чуть посиневшую от холода щиколотку Пуди обхватил своими короткими пальцами и рисовал на ней замысловатый узор, чтобы растянуть удовольствие. Я присел рядом, мне тоже хотелось коснуться ее кожи. Мы немного поболтали с ним, скрывая за незначащими фразами нарастающее вожделение, а ее затекшая от неудобного положения нога стала подрагивать. Этого я не вынес и, протянув руку, коснулся нежной, покрывшейся мурашками кожи. Девушка не обратила внимания на эту ласку, а у меня все поплыло в глазах от желания. — Симоне доверчиво глянул мне в глаза, и я был вынужден признать, что понимаю его. Ведь днем от пожатия руки Лючии я тоже испытал странное смятение. Но в отличие от меня Симоне на следующий вечер перешел к активным действиям. И, увидев девушку одну, сидящую около бассейна, подошел, опустился перед ней на колено и поцеловал.
