глава 1
Шевалье де Сейнгальт пробирался сквозь толпу на рынке. Его плащ по колено из набивного китайского шелка был расшит драконами и сверкал под лондонским моросящим дождем. Что-то в этом рынке с его переходами, внутренними двориками, пролетами старых каменных лестниц, выкриками носильщиков, мальчишками, пробегавшими с длинными сетями, и, конечно, в самих птицах — их щебете, карканье, пронзительном свисте и пении — напоминало ему Фес. Некогда он грелся там на простынях с девушкой и ее братом-близнецом. По комнате над лавкой ее отца летали стаи мух, а из-за резных ставен с арабесками света, ложившимися на белые, чистые стены, доносились звуки сука.
— Мы должны отыскать смышленую птицу, — сказал он, повернувшись к Жарбе и очнувшись от грустных, но приятных дневных грез. — Способную запомнить несколько ласковых слов, которым я ее научу.
Среди торговцев преобладали старые моряки — одноглазые или с крюками вместо рук, с татуированными лицами, продетыми в нос костями или подпиленными зубами. Они расхаживали босиком и держали клетки с птицами — майна и какаду, канарейками и щеглами. На цепи прогуливалась пара пеликанов, а в углу внутреннего дворика за спиной у своего жевавшего табак одноногого хозяина дрожал фламинго и тоже балансировал на одной ноге.
Через час они приобрели молодого попугая, красивую птицу с плюмажем серых и красных перьев. Казанова остановил на нем свой выбор, уловив в глазах попугая тоску по дому. Возможно, тот вспоминал Мадагаскар или полеты над водами Лимпопо. Они привезли птицу на Пэлл-Мэлл и усадили в клетку, стоявшую на обеденном столе. Миссис Фивер ворковала с ним, стоя у разукрашенных стоек, кормила его крошками трюфелей и остатками поленты, а птица в это время покрывала пол клетки струями жидкого помета и вертела из стороны в сторону своей шустрой головой, нервничая от перемены обстановки.
Когда шевалье лениво бродил по маленькой библиотеке и размышлял, каким стихам, каким рифмованным строкам следует научить попугая, чтобы он их навсегда запомнил, к нему явился лорд Пемброк. Птица восхитила молодого лорда. Он согласился, что подарок позабавит и Шарпийон.
— Итак, Сейнгальт, вам не удалось овладеть ею в усадьбе?
— Поместья, милорд, лучше оставить живописцам.
— Должен предупредить вас, Сейнгальт. Над вами многие смеются. Несколько джентльменов держат пари на солидную сумму. А один, не стану его вам называть, даже предложил тысячу гиней. Он уверен, что Шарпийон так и не пустит вас в свою постель.
— Этот джентльмен уже лишился своих денег. Я был в постели у Шарпийон, могу привести свидетелей, и они это докажут.
— Нет, мой дорогой шевалье. Игра идет по точным правилам. Очень точным. Вы должны были проникнуть не только в постель девушки, но и в ее…
— А вот здесь, милорд, можно судить по-разному. Что, если я солгу?
— А вы солжете?
— Конечно, нет. Но что, если мне все удастся, а солжет она? Трудно ожидать, чтобы женщина стала во всеуслышанье разглашать собственную покладистость.
Лорд Пемброк прошелся перед камином, посмотрел в зеркало, нежно погладил чисто выбритую щеку — чересчур нежно, на взгляд Казановы, — и сухо усмехнулся.
— Вы действительно полагаете, что весь мир не узнает об этом, Сейнгальт, как только вы вновь натянете бриджи?
— По-вашему, я должен заниматься с ней любовью на людях, видя сотни взирающих на нас глаз?
— Тайные свидания — это роскошь бедняков, — заметил лорд Пемброк.
