Или вот еще: раздобыли бойцы артдивизиона где-то по случаю корову, назвали Изольдой. Приставили к ней солдата — пастухом. Через некоторое время родители солдата переслали командиру его грустное письмо домой: «Я у вас неудачник. Другие артиллеристами служат, а я — пастухом…»
— Ты головой-то своей глупой подумай, — уговаривал его командир. — У нас в дивизионе орудий — море! А корова? Одна!
Что было точно, так это самый необычный во всем мире, наверное, праздничный вечер в офицерской столовой по случаю 8 Марта, на который Ушаков демонстративно не пришел. Когда накануне офицеры собирали деньги на подарки для женщин, он на моих глазах вытащил из кармана двадцатичековую купюру (это чувствительная сумма для командира батальона) и спалил ее зажигалкой, сопроводив свой поступок тирадой, воспроизвести которую тут никак невозможно.
Оказалось, причиной нелюбви Ушакова к женскому полу стал его неудачный брак. То есть, поначалу все шло вроде бы как у всех. Обычная для военных неустроенная семейная жизнь в гарнизонах со своими огорчениями и радостями. Но однажды, случайно заглянув домой во время дежурства по полку, Ушаков застал там своего сослуживца. А был он, как и положено дежурному, при оружии.
Комбат не полез в драку, как можно было бы ожидать, и даже не стал объяснять участникам этой истории всю сложную совокупность своих чувств по поводу увиденного.
Он просто передернул затвор пистолета и под угрозой расстрела приказал предателю-сослуживцу писать объяснительную записку: «Так, мол, и так, такого-то числа, я, офицер такой-то…» Ну, в общем, объяснить в подробностях, что он делал в постели ушаковской жены. А потом выставил негодяя за дверь.
После этого комбат так же молча стал собирать вещи. Нет, не только свои — вообще все вещи, которые были нажиты за годы совместной жизни. Выволок все это во двор, сложил в кучу, облил бензином и сжег. Так что теперь комбат, кажется, ненавидит весь женский пол пуще досаждающих его батальону «духов».
Но праздничный вечер в Панджшере все же получился очень романтичным. Рухинские барышни во главе с Томкой-Хиросимой были красивы и надели, вытащив из запыленных чемоданов, свои самые лучшие платья. Танцам не было конца.
На рассвете 12 марта из Рухи двинулся, наконец, «отряд обеспечения движения» — саперы и группа прикрытия. Точно такой же отряд вышел навстречу из Гульбахора, по ходу движения выставляя «блоки». Когда они встретились на полдороге, первой из Панджшера отправилась бронегруппа с больными и ранеными, в которой нашлось место и для нас с редактором военной газеты Сергеем Анисько. Против ожидания все обошлось без неприятностей, если не считать нескольких итальянских пластиковых мин, извлеченных саперами из-под колес нашей колонны. Мины взорвали прямо на дороге с помощью стальной «кошки», привязанной к длинной веревке. Совершенно мокрый от дождя, в восемнадцатикилограммовом бронежилете и каске, я едва держался на бэтээре, который вброд пересекал реку, карабкался через скальные стенки к дороге. Там чернели остатки нашей сожженной техники, торчали из-за разрушенных дувалов лопасти наших сбитых «вертушек»: отметины былых и неудачных попыток «взять Панджшер».
Батальон Ушакова прикрывал дорогу до Анавы. Там комбат и простился с нами, обещав заглянуть в Москве, а мы двинулись дальше, вдоль мрачного каньона, которым заканчивается ущелье. Скалы стиснули реку, она зло рокотала в порогах, точила ржавеющие в русле остовы сожженных, подорванных танков. И вдруг, неожиданно, внезапно открылись залитая слепящим солнцем долина, изумрудная зелень полей, отводные каналы вдоль чистых, ухоженных кишлаков. Кладу руку на сердце: я не видел в этой стране места, хотя бы вполовину такого красивого, как это.
Март 1988 г.
Спасающий будет спасен
Действующие лица записанной мной истории настойчиво просили автора не делать из них героев: все произошедшее — будни войны. Договорились: героев делать не стану. Будни — так будни.
Итак, в горьких хрониках афганских событий едва ли останется то вполне безмятежное утро, пыльный, крохотный аэродром в южной провинции Гильменд, пара вертолетов в желто-зеленых пятнах маскировочной окраски с красными звездами на фюзеляжах — знаком афганских ВВС.
Выкативший на летное поле армейский «уазик», проскочив по неведомой причине ближайший к будке диспетчера вертолет, отвез своих пассажиров ко второму, стоявшему поодаль. Потом, прокручивая в памяти события того дня, они поймут, что этот необъяснимый зигзаг «уазика» по взлетному полю был зигзагом удачи и спас им, быть может, жизнь. Пассажиров было двое: полковник Эдмундас Касперавичюс и капитан Владимир Кушнерук.
— Возьмешь до Кандагара, командир? — спросил Касперавичюс у летчика через открытый блистер.
— Сначала — в другое место, туда потом. — Командир экипажа неплохо говорил по-русски. Как и многие из местных летчиков, он учился в СССР.
— Последний раз лечу. Домой скоро, — объяснил Касперавичюс.
— Раз такое дело, садись! — махнул рукой командир.
Нужно хотя бы раз самому забраться в дрожащий до последней заклепки вертолет, хотя бы раз оглохнуть от рева его винтов, вглядываясь в скользящие за бортом кишлаки. Самому испытать липкое чувство неотвратимой беды, которое давишь в себе наивным утешением: тебя-то ведь не собьют, ты счастливчик, ты, конечно же, долетишь на этот раз. Иначе, сколько ни воображай, будет трудно представить, что это такое — полеты в Афганистане. Помнить будешь о них долго. Может быть, и всю жизнь.
Уже были запушены двигатели, уже слились в круг лопасти вертолета, когда командир экипажа старший капитан Мухаммед Ясин сбросил обороты двигателей.
— Раненые, — объяснил, обернувшись к пассажирам, бортмеханик Абдул Захир.
Наперерез к вертолетам по полю аэродрома на полной скорости шел БТР.
…Вторую неделю гремели бои в уезде Каджаки. Когда-то здесь, еще в 60-х годах, американцы построили небольшую гидроэлектростанцию, питавшую током глиняные городишки глухой провинции Гильменд. Война и ее не обошла стороной: боевики муллы Насима, который держит под контролем уезд, разрушили станцию, подорвали опоры ЛЭП. Люди остались без света, их поля — без воды.
Разбить отряды Насима, сформировать ополчение из местных жителей для защиты и восстановления ГЭС — такой была задача армейского корпуса, который проводил в тех краях боевую операцию при поддержке советских подразделений. Вместе с афганским агитотрядом там и работали советники, «мушаверы» по-здешнему, — Эдмундас Касперавичюс и его переводчик Владимир Кушнерук. Операция к тому времени подходила к концу, свою задачу они выполнили: помогли наладить распределение безвозмездной помощи из СССР, предназначенной для племени аликзаев, которое не так давно перешло на сторону правительства. Теперь же нужды в их присутствии не было, пришло время возвращаться в Кабул. Тем более что афганская командировка полковника завершилась, это действительно был его последний полет. Касперавичюса уже ждали дома, в Литве. Торопился и Кушнерук: в Кабуле оставалась жена Люда, так и не привыкшая к его долгим служебным отлучкам, да еще сын, курносый трехлетний Андрюшка.
