— Хрисбарг подвластен герцогу. У нас часто бывает маджер Лервилл.
— Хозяюшка, откуда путнику знать местную погоду? Я допустил промашку, но теперь рассчитываю отогреться и подкрепиться.
— В этом мы тебе поможем. Анна-Лиз обслужит тебя... или ты хочешь сначала взглянуть на комнату?
— Да, пожалуй, взгляну на комнату. По крайней мере, сброшу там плащ, чтобы он просушился.
— Чистое полотенце и таз воды — еще один медяк.
— Два полотенца. И еще один таз поутру.
Трактирщица улыбнулась:
— Деньги вперед.
Полотенца, хотя и серые, оказались плотными и чистыми, а вода в тазу — достаточно теплой. Что же до самой комнаты, то она с трудом вмещала осевшую двуспальную кровать и потертый шкаф из красного дуба. На кровати лежал комковатый матрац, застеленный грубой простыней и толстым коричневым одеялом. В настенном подсвечнике горела одна-единственная свечка, которую трактирщица на моих глазах зажгла от своей лампы.
Замка в двери не имелось. Я решил, что при столь малом числе постояльцев можно оставить торбу и плащ без присмотра.
Вернувшись в общую залу, я обнаружил там сидевшего за ближайшим к огню столом мужчину в темно-синем мундире. Даже со спины, ссутулясь над кружкой, он выглядел надменно.
Я занял столик у противоположной стены.
Скользнув по мне взглядом, малый в мундире сделал из кружки большой глоток и окликнул служанку:
— Анна-Лиз!
— Минуточку, — послышался приятный женский голос, который я уже слышал.
Я потянулся, наслаждаясь теплом и начиная чувствовать себя более или менее по-человечески.
— Спасибо, Херлут. Я и не знала, что у нас объявился еще один постоялец.
Светловолосая девушка, вероятно еще моложе меня, кивнула солдату.
— Но...
Проигнорировав его попытку привлечь внимание, она подошла к моему столику. Длинные светло-русые косы падали ниже плеч.
— Добрый вечер, молодой господин. Прошу прощения, но по части мясного мы нынче вечером небогаты. Осталось, правда, немного тушеной медвежатины да пара отбивных. Есть пшеничный хлеб, маисовые лепешки и печеные яблоки в пряностях. А еще немного белого сыра.
Открытая улыбка обнажила крепкие, белые, хотя и не совсем ровные зубы. А соблазнительно низкий вырез блузы давал возможность разглядеть кое-что весьма привлекательное.
— Что посоветуешь, отбивные или медвежатину?
— Бери медвежатину, — ответил за девушку Херлут. — Отбивные у них недельной давности, они их каждый вечер разогревают. А мне, Анна-Лиз, принеси-ка ты еще кружечку.
Анна-Лиз приподняла брови и слегка кивнула.
— Я возьму тушеную медвежатину, сыр, яблоки и несколько кусочков пшеничного хлеба, — решил я. — А что есть из питья?
— Подогретый сидр, крепкое пиво, вино и клюквица.
— Мне клюквицы.
— О, вот так пьяница объявился! — снова подал голос солдат. — Сразу видать — настоящий мужчина.
Пожав плечами в знак того, что она к этим шуточкам отношения не имеет, Анна-Лиз с улыбкой спросила:
— Может, что-нибудь еще?
— Спасибо, не сейчас, — промолвил я, ухмыльнувшись в ответ. А почему бы и нет? Ведь это она начала заигрывать.
Убрав с лица улыбку, Анна-Лиз направилась к солдату и забрала у него кружку.
— Тебе снова крепкого пива?
— А чего еще от тебя дождешься? Торчу тут, понимаешь, деньги трачу...
Он уставился в камин, где слабые язычки пламени лизали пару сырых поленьев.
Анна-Лиз исчезла за открытой дверью, ведущей на кухню, и почти мгновенно вернулась с двумя кружками.
Пиво на стол Херлута было поставлено со стуком. И без единого словечка.
— Пожалуйста, молодой господин, — передо мной появилась кружка с соком. — Откуда путь держишь — из Хаулетта, Орлиного Гнезда или, может, Фритауна?
Спина солдата напряглась, и это меня насторожило. Однако я ответил по возможности честно:
— Правду сказать, так я и вовсе не из этих мест. Ехал побережьем, а во Фритауне решил не задерживаться. Мне сказали, что кораблей там все равно нет. Вот и угодил под дождь.
Солдат слегка расслабился. Девушка кивнула сочувственно:
— Дорога неблизкая.
— И холодная, — ухмыльнувшись, я отпил соку и положил кусочек сыра на ломоть белого хлеба.
Девушка упорхнула на кухню, Херлут занялся своим пивом, а я — хлебом и сыром, стараясь жевать помедленнее.
— Молодой господин...
На столе передо мной появилась огромная дымящаяся миска и тарелка поменьше с нарезанными, приправленными пряностями красными яблоками.
Насчет медвежатины Херлут не обманул: она оказалась острой, горячей и вкусной. Однако я отодвинул миску еще не опустошенной — а ну как объемся, и у меня, чего доброго, расстроится желудок.
— Угодно чего-нибудь еще?
— Потом, — ответил я, покосившись на солдата (тот хмуро уставился в свою кружку) и вспоминая недавнюю многозначительную улыбку хорошенькой служанки. — Сколько?
— Пять.
Допив сок, я вручил ей серебреник и получил сдачу в пять медяков, один из которых вернулся к ней и скрылся в ее поясе.
Не без сожаления проводив ее взглядом, я поднялся по скрипучей лестнице в свою комнату и, закрыв за собой дверь, быстренько проверил содержимое торбы. Ничего не пропало. Стягивая брюки, я не переставал гадать о значении кивков и улыбочек Анны-Лиз.
Но, похоже, напрасно. Потому что так и уснул, не услышав ни тихого стука в дверь, ни чего-либо в этом роде.
XXII
Утро выдалось столь же унылым, что и предыдущее. Бесформенные тучи поливали землю бесконечным моросящим дождем.
Я проснулся, но еще не встал с постели, когда сухопарая трактирщица, войдя без стука в комнату, деловито налила в умывальный таз чистой воды. Она даже не посмотрела в мою сторону. Глаза мои снова закрылись, но сон больше не шел — в голове вертелись мысли, вопрос возникал за вопросом. Почему в герцогстве Фритаунском такая дождливая погода? Что заставило Мастера хаоса так гнать карету по направлению к порту? И почему он воспользовался именно каретой?
Стоило мне свесить ноги с кровати, как боль придала мыслям иное направление. Мышцы ног ныли так сильно разве что в первые дни занятий с Гильберто. Просто сидеть на постели — и то было больно.
Снаружи шумел ветер, по крыше гостиницы назойливо стучал дождь. Одевшись и натянув сапоги, я заглянул в торбу и с улыбкой прикоснулся к корешку подаренной отцом книги. Все некогда да некогда, но все-таки не мешало бы в нее заглянуть. Не просто же так он мне ее подсунул.
