– Миллиард нужен,– подтвердил Василий.– Чего уж там?!
Теперь закхекал Венедикт Владимирович, которому дым попал в горло. Ибо Жигановский курил, по-моему, какой-то слабый наркотик. Ма пришла бы в ужас, если бы узнала, что среди моих знакомых, тем более агентов, есть люди, неравнодушные к травке, и уж конечно бы побежала к Па с требованием немедленно выслать согрешившего с планеты Парра. Но мы сейчас не на Парре, а на Земле, где совершенно иные обычаи и нормы поведения. А резидент, как нас учили в Школе, должен уметь прощать чужие слабости и использовать их в своей многотрудной работе.
– Договорились. Я помогаю вам занять место Михаила, а вы информируете меня о сомнительных элементах, проникающих в местные властные структуры. В частности, меня интересует некий Каронг.
– Не слышал такой фамилии,– вдумчиво покачал головой Жигановский.– Опишите, как выглядит этот человек.
– Очень может быть, что это не человек, а субстанция Зла. Но это лишь мое предположение. А выглядеть он может по-разному. Во время последней нашей встречи это был брюнет довольно высокого роста, с лицом аскета и глазами жабовидного пщака.
– По-моему, на Бен Ладена похож,– сказал Василий.– Или на Шамиля Басаева.
– Задали вы мне задачку,– почесал затылок Жигановский.– Но будем работать. Будем искать вашу субстанцию зла. Можете не сомневаться: сделаю все, что в моих силах. Не знаю, как там с Бен Ладеном и Басаевым, но этого вашего Каронга мы обязательно поймаем.
Мне оптимизм Венедикта Владимировича понравился. Не люблю вечно сомневающихся людей. Уж если взялся за гуж, то не говори, что не дюж. Так, кажется, говорят на Земле. А миллиарда баксов мне не жаль. Подумаешь, куча грязных бумажек... Да этих бумажек я мог бы триллион наделать – да не имею права время попусту терять.
...Пушкин жил в очень скромном доме. К тому же на шестом этаже. Даже лифт в его подъезде не работал.
Пока мы поднимались по узкой лестнице, я с интересом разглядывал надписи и рисунки на стенах. Нечто подобное видел в священных пещерах на планете Карамаир. Те рисунки принадлежали отдаленными предками карамаирцев эпохи, если не ошибаюсь, палеолита, когда вместо металла и пластика использовался камень... Очень может быть, что и рисунки на стенах дома Пушкина тоже имели историческую ценность.
Я спросил об этом у Жигановского, и Венедикт Владимирович мои предположения охотно подтвердил, оговорившись, что истинное значение этих наскальных, точнее, настенных изображений поймут только далекие потомки нынешних землян... Не скрою – я был слегка разочарован тем, что Великий Поэт живет в доме, хоть и представляющем в перспективе историческую ценность, но все-таки довольно бедном.
– А где вы, Никита Алексеевич, видели богатого поэта? Речь, разумеется, идет о материальных ценностях, а не о духовных.
Я мог бы многое рассказать Венедикту Владимировичу о том, как живут менестрели на Парре или барды на Сирине, но, к сожалению, пункты второй и пятый Инструкции мне это запрещали.
– А Александр Сергеевич не обидится, если я его завербую в качестве агента?
– Сложный вопрос,– вздохнул Венедикт Владимирович.– Художественная натура. Может оскорбиться. Предложите-ка вы ему, Никита Алексеевич, спонсорскую помощь. И тесное сотрудничество в постижении тайн мироздания.
– А Бенкендорф?
– Этого вербуйте смело. Бенкендорф – деловой человек, циник с подмоченной репутацией. Дать ему на лапу нужно побольше, чем околоточному надзирателю. Все-таки – шеф жандармов. Тысяч двадцать в месяц, думаю, будет в самый раз.
Вообще-то о Бенкендорфе в Школе резидентов тоже говорили как о малопочтенном человеке. Так что характеристика, данная ему Венедиктом Владимировичем, как нельзя более соответствовала сведениям, имеющимся о нем на Парре. Странно только, что Александр Сергеевич принимает столь сомнительную личность.
– Светская жизнь,– пожал плечами Жигановский.– Приходится контачить черт знает с кем. А уж шефа жандармов так просто за порог не выставишь. Все же к царю вхож.
– К Владимиру? А почему, кстати, Владимир и куда делся Николай?
– Так убили Николая-то,– вмешался в разговор Василий, пыхтевший в арьергарде.– По приказу Владимира и ухайдакали.
– Ты что несешь-то?! – рассердился на Василия Жигановский.– То был совсем другой Владимир!
– Ну и Николай был другой! – не остался в долгу оруженосец.
Венедикт Владимирович зафыркал от возмущения и даже попытался в чем-то переубедить Василия, но в этот момент мы как раз достигли дверей квартиры Пушкина, и спор пришлось прервать. А я так и не понял, куда исчез первый Владимир и почему Николаев оказалось два?.. Впрочем, споры о власти ведутся не только на планете Земля. А уж всяческих тайн вокруг восшествия на престол и сошествия в мир иной венценосных особ на планетах Светлого круга – хоть пруд пруди! К тому же меня в данный момент не очень интересовали исторические процессы на планете, где мне выпало быть резидентом.
Дело в том, что дверь нам открыла женщина ослепительной красоты в длинном голубом платье и с вьющимися черными локонами, падавшими на потрясающей формы плечи. Словом, все, что касается Владимиров и Николаев, у меня тут же вылетело из головы. Я так и застыл на пороге – будто громом пораженный. Спасибо Венедикту Владимировичу, который любезно подтолкнул меня в спину. Тут я опомнился и представился даме, как и положено по этикету:
– Мышкин Никита Алексеевич.
К счастью, даже потрясение, испытанное при виде красивой женщины, не отбило у меня разум, и я не выдал себя неосторожным словом.
– Натали Пушкина,– присела дама в голубом платье и стрельнула в меня навылет темными как ночь глазами.– Мы вас давно ждем, господа. А Александр Сергеевич просто в нетерпении.
Надо сказать, что не только дом, но и квартира Пушкина оставляла желать много лучшего. И я, честно скажу, расстроился. Все-таки Великий Поэт, а проживает в трех комнатах, среди обшарпанной мебели, в условиях, мало приспособленных для творческого вдохновения.
Зато в чувстве собственного достоинства Александру Сергеевичу отказать было нельзя. Я узнал его сразу: небольшого роста, смуглый, с кучерявой головой и бакенбардами – именно такое изображение хранилось в музее на Парре. Приятно было смотреть, как он поднялся с места, прошествовал по комнате нам навстречу, как пожал руку сначала мне, потом Венедикту Владимировичу, а потом оруженосцу Василию. Я был настолько взволнован встречей с великим человеком и его красавицей-женой, что не сразу заметил стоящую в углу мрачноватую личность с косыми бачками на вытянутом лице и заметно лысоватой головой. Человек был в голубом мундире, расшитом золотым позументом.
– Бенкендорф,– назвал он себя и скользнул по моему лицу плутоватыми глазками.
Я тут же припомнил, что нам в Школе говорили о голубых жандармах, и мгновенно отмобилизовался. С людьми, подобными Бенкендорфу, ухо следует держать востро. А сам Александр Сергеевич был во фраке. Я даже подумал: не погрешил ли я против этикета, явившись всего лишь в смокинге? Справедливости ради надо отметить, что Жигановский был просто в костюме и при галстуке, а на оруженосце Василии висели облезлые штаны, которые он называл джинсами, и такая же синяя куртка, которая с трудом сходилась на пузе. Но ни Натали, ни Бенкендорф, ни сам Пушкин не обратили на наряд Василия никакого внимания, и я пришел к выводу, что, видимо, смокинг при частном визите годится.
