ноги на траву. Тепло ползет по моей шее, вероятно, окрашивая ее в маленькие розовые пятна, но я прочищаю горло и проглатываю свои сомнения. Август напомнил мне, что я заслуживаю знать правду об этих сообщениях. И он прав.
Папа перестает чистить горох и поправляет солнцезащитные очки.
— Конечно. В чем дело?
— Я видела несколько сообщений на твоем телефоне… от кого-то по имени КТ, — говорю я.
Он молчит с каменным лицом.
— И я видела тебя с Карой Тиндалл, — добавляю я. — Вообще-то я видела вас вместе несколько раз.
Отец ставит миски на деревянный выступ в саду, откидывается в кресле и скрещивает ноги.
— Позволь мне быть с тобой предельно ясным, Шеридан. Ты все неправильно поняла. На твоем месте я был бы очень осторожен и не делал поспешных выводов.
— Почему ты так странно себя повел, когда я заговорила о приглашении ее на ужин в тот вечер? — спрашиваю я.
Папа фыркает.
— Потому что это было совершенно неожиданно. Я даже не думал, что ты помнишь ее имя. Это было так давно.
— А в текстах я видела… что-то о прекращении маминых страданий? — я скрещиваю руки на груди. — Что ты планируешь? Просто скажи мне.
— Это чрезвычайно личное и глубоко сложное дело, — говорит он, разводя руки в стороны, как будто переходит в режим защиты.
— О мой Бог, — я зажимаю рот рукой. — Значит, у тебя роман.
Мой отец вскакивает со стула.
— Боже, нет. Я бы никогда не поступил так с твоей матерью.
— Тогда скажи мне, что происходит, — моя челюсть сжата, а плечи горят, натянутые от жгучего напряжения.
— Я бы посоветовал тебе говорить тише, — спокойствие в его тоне проникает мне под кожу, усиливая водоворот, который уже происходит внутри.
Я не понимала, что кричу…
Я оглядываюсь на дом, чтобы убедиться, что мама и Лори все еще внутри. Не дай Бог, если они услышат весь этот переполох и выйдут разбираться.
— Почему? — спрашиваю я. — Потому что ты не хочешь, чтобы люди узнали, что ты убийца?
С побежденной уверенностью он снимает солнцезащитные очки, открывая редкий, наполненный слезами взгляд. Количество раз, когда я видела, как мой отец плачет, я могу пересчитать по пальцам одной руки.
— Пожалуйста, перестань задавать вопросы, — в его тихом голосе слышится дрожь. — И никогда больше не называй меня этим словом.
Как я и ожидала, отец не собирается отвечать на мои вопросы.
— Так это все?
— Да, Шеридан. Это все.
— Ты не собираешься ничего рассказывать?
Отец поджимает губы, и возвращает свои солнцезащитные очки на их законное место, прежде чем сесть в кресло и потянуться за горошком.
Разговор окончен.
Зайдя в дом, хватаю сумочку и ключи и выбегаю через парадную дверь. Мама зовет меня по имени, но я продолжаю идти. Я не хочу устраивать сцену перед подругой, которую мама видит только раз в год, и не хочу отвечать, если она спросит, что случилось.
Я уже проехала полквартала, когда звоню Августу.
— Я только что поговорила с ним о сообщениях, — говорю я, когда он отвечает.
— Что ты выяснила?
— Ничего. Он прослезился и сказал, что это сложно, — говорю я. — И он предупредил меня, чтобы я говорила потише и не делала никаких предположений. И на этом разговор был окончен.
Август вздыхает в трубку.
— Звучит правдоподобно.
— Я знаю, что мы виделись всего час назад, но можно я приеду? — спрашиваю я.
Надежда в моем тоне очевидна, отчаяние неприкрыто. Мне все равно.
Он не отвечает немедленным «да», и у меня сводит живот. Я ползу к остановке на светофоре впереди и задерживаю дыхание.
— Мой папа и Кассандра сейчас дома, — говорит Август. — Но я встречу тебя где-нибудь. Ты можешь сесть в мою машину, и мы просто поедем. Мы поедем куда захочешь. А если устанем… мы просто снимем где-нибудь комнату.
Слезы затуманивают мое зрение, когда загорается зеленый свет, и я киваю, несмотря на то, что Август меня не видит.
— Да, хорошо. Где мы встретимся?
— Как насчет задней парковки библиотеки? Двадцать минут?
Шорох и шарканье заполняют фон, как будто он собирается. Звенят ключи, за ними следуют шаги.
Август бросает все ради меня.
Никаких вопросов.
Никаких колебаний.
Как будто я для него на первом месте и все остальное не имеет значения — и в этот момент это чувство взаимно.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
АВГУСТ
— Мне очень жаль, что я втянула тебя в это, — говорит Шеридан, забираясь в мою машину.
Ее глаза покраснели, щеки опухли… но она все равно самая красивая из всех, кого я видел в своей гребаной жизни.
Я наклоняюсь через консоль и впиваюсь поцелуем в ее розовые губы.
— Я здесь, потому что я этого хочу, — говорю я. — Никто меня ни во что не втягивает.
Следующие сорок пять минут мы едем на запад, не имея никакого пункта назначения. Рука об руку. Радио играет. Окна опущены, люк открыт.
Солнце садится, мы приближаемся к границе штата, но пока Шеридан не скажет мне остановиться, я не намерен снижать скорость. Я поеду с ней куда угодно.
— Может, остановимся? — Шеридан указывает на рекламный щит, утверждающий, что «всемирно известная» смотровая площадка Луна Виста находится в трех милях впереди. — Было бы неплохо подышать воздухом.
— Конечно.
Я целую ее руку и сворачиваю на следующий съезд. Указатели ведут нас через долину, заросшую деревьями, через мост длиной в милю, по извилистой дороге, где мы оказываемся на малолюдной стоянке. Другой указатель направляет нас к шаткой деревянной лестнице. К тому времени когда мы добираемся до самой смотровой площадки, небо темнеет, и звезды выходят из укрытий.
В каком-то смысле это идеальное время.
Я обнимаю ее сзади, когда жара позднего
