непрочитанные послания от мамы. Пока еще работал интернет, можно было и прочитать, что пишет мама, и даже ответить ей.
Сообщения от мамы источали тревогу — я чувствовала ее беспокойство даже через экран. Несколько дней мама ограничивалась лишь несколькими строчками, спрашивая, как дела да все ли со мной в порядке.
Последнее сообщение от нее пришло сегодня ночью. В три часа. Как раз, когда я проснулась, разбуженная голосом отца.
«Лера, — писала мама, — я так боюсь за тебя, что готова все бросить и мчаться тебя спасать. К сожалению, я не знаю, где именно ты находишься. Я очень тебя прошу выйти на связь. Знаешь, раньше я не верила в материнское чутье. А теперь верю. Пожалуйста, уезжай оттуда, где ты сейчас находишься. Уезжай срочно».
Пока я читала это сообщение, мама появилась в сети и написала еще кое-что.
«Прости за то, что не защитила тебя от отца».
Это последнее сообщение, про отца, так меня потрясло, что я тупо уставилась на него, не веря, что его написала моя собственная мать. Никогда она даже не упоминала о том, что чувствует свою вину за то, что не вставала на мою сторону, когда отец проводил свои воспитательные эксперименты. И я ни разу не поднимала эту тему. Мне казалось, что это со мной какие-то проблемы, раз я так и не смогла угодить никому из родителей.
Не зная, что ответить на мамино сообщение, я продолжила свой путь к агартовскому берегу, на всякий случай продолжая сжимать телефон в ладони. Один ползок. Второй ползок. Интересно, а что это была за женщина с квакающим голосом, поджидавшая меня у моста, когда я впервые пошла в Агарт?
Я открыла поисковик и, как смогла, сформулировала запрос. Результаты поиска оказались однотипными: поисковая система предполагала, что меня интересуют кикиморы. Зеленоватая кожа, квакающий голос, спутанные волосы и неопрятный внешний вид.
Бред какой-то, решила я. Но все же открыла одну статью. Автор этого опуса писал о том, как кикиморы могут вредить и помогать людям, как сложно избавиться от их присутствия, и прочее в том же духе.
Я решила долистать текст до конца для очистки совести и больше не тратить время на чтение всякой чуши. Но когда я увидела фото в конце статьи, мое решение моментально изменилось.
На фото была изображена продавщица из агартовского магазина, в котором я случайно украла молоко.
Я вглядывалась и вглядывалась в фотографию, хотя сразу было понятно, что ошибки быть не могло. Память на лица у меня была прекрасная — один раз увидев человека, я запоминала его навсегда. У женщина на фото не было темных очков, как у продавщицы в сельском магазине. Но лучше бы очки были. Потому что глаз у женщины был всего один и располагался ровно на том месте, где у обычных людей находится переносица.
Подпись к фото была не менее впечатляющей, чем само фото. «Лихо одноглазое. Остерегайтесь подходить близко!» — гласила подпись.
Мои губы дергались, и я никак не могла повлиять на этот процесс. Нервный тик? Или того хуже — инсульт? В тридцать лет…
Подавив желание вышвырнуть телефон в реку, я перешла по ссылке, попав по синим буквам на экране раза с десятого. Автор статьи продолжал пугать читателей. Хотя если бы мне попалась эта статейка в спокойной обстановке, я бы только посмеялась, как и любой трезвомыслящий человек.
Но на шатком мосту, под которым бурлила горная река, мне было не до смеха. Я продолжала держаться за ненадежную конструкцию и усилившийся ветер качал меня, как одинокую травинку, неизвестно как выросшую на бесплодном поле.
«Лихо — воплощение зла, — читала я. — Проникает взором в самую душу… Ворует радость и счастье… Худшая напасть, которая может приключиться с человеком…».
Кажется, я научилась радоваться малому. Пока я ползла к агартовскому берегу, меня почти сделала счастливой одна-единственная малость — как хорошо, говорила себе я, что продавщица не сняла передо мной темные очки.
На берегу я распрямилась, держась за спину и охая, словно древняя старушка. Похлопала себя по карману, убеждаясь, что телефон на месте. С тоской посмотрела на противоположный берег в надежде обнаружить там кого-то, кто мог бы мне помочь.
Никого там не было. А если б и был — как бы этот кто-то догадался, что мне требуется помощь? Вряд ли кому придет в голову, что взрослая женщина так панически боится перейти мост, что готова броситься назад в сонное село, к людям, от которых не знаешь чего ожидать.
Если это вообще люди…
Я возвращалась к дому с оранжевой крышей, думая о клятве, которую с меня взял Максим. И никаких внезапно выросших стен не понадобилось — выходило, что я осталась в Агарте по собственной воле.
Мария стояла ровно на том месте, где мы с ней расстались. Что, в общем, было неудивительно — это для меня на мосту время текло мучительно медленно, а в действительности прошло полчаса или чуть больше.
— Пришла, — констатировала Мария.
Я остановилась рядом с ней, понуро уставившись себе под ноги.
Мария протянула руку и погладила меня по плечу. Это был настолько неожиданно сочувственный жест, что я едва не разрыдалась — мне так давно никто по-настоящему не сопереживал, что я почти забыла, каково это.
Только Саша всегда был готов разделить со мной все печали. Жаль, что я этого не ценила.
Я прикрыла глаза, не оттолкнув руку, по-матерински приобнявшую меня. Воспоминания об отправленном с интернет-моста сообщении грели мне душу.
У меня появилась надежда.
Мне послышался шорох и какой-то низкий звук, похожий на рычание собаки. Я хотела обернуться, но Мария не дала мне этого сделать, прижавшись своим лбом к моему.
— Тут лучше лишний раз не оборачиваться.
Темные глаза, в которых почти не видны были зрачки, смотрели на меня в упор. Я думала о том, что не видела людей, настолько непохожих друг на друга, как Мария и ее дочь.
Звуки за моей спиной стихли. Мария отодвинулась и стала методично отряхивать свой легкий цветастый сарафан. Она выглядела, как человек, оттягивающий время перед неприятным разговором.
— Я вернулась. Как вы и предрекали, — признала я.
Мария кивнула и переключилась на собственные коротко остриженные ногти. Она их так пристально изучала, будто на ногтях и впрямь было что-то увлекательное.
— Что ты знаешь про дом, в который отвел тебя Максим? — наконец спросила она.
— Про дом? Ничего особо интересного. За исключением того, что в этом доме жила девушка… Девочка. Которая была влюблена в Макса. А потом
