вопросов, которые часто задают читатели, есть и такой: правильно ли лечили Пушкина?
Конечно, не пушкинистам решать этот вопрос, и я могу лишь изложить точки зрения специалистов-хирургов.
Существуют две точки зрения. Одни врачи утверждают, что и в пределах возможности того времени Пушкина лечили неправильно. Встречаются утверждения, что личный врач Николая I, лейб-медик Арендт, вольно или невольно действовал как царедворец. Версию о неправильном лечении Пушкина поддерживал ряд деятелей медицины. Еще в конце XIX века появилась работа врача-патолога С.М. Лукьянова с анализом хода лечения. Лукьянов признал, что оно далеко не безупречно: кровотечение не было остановлено, отказались от перевязки кровоточащих сосудов, раненому объявляли о неминуемой смерти и т. д. Меры же, которые были приняты врачами, Лукьянов определил как «бесполезные для раненого». В наше время близкие версии развивает ряд деятелей медицины. Л.П. Гроссман, обобщая такие мнения, писал: «Через столетие русская медицина осудила своих старинных представителей, собравшихся у смертного одра поэта».
Но есть и противоположная точка зрения. Ее, в частности, отстаивал А. Гудимов в газете «Медицинский работник» (1961, 10 января) в статье «Рана Пушкина».
Из статьи Гудимова следует, что и поведение врачей и лечение было безупречным. При этом он ссылается на доклад, сделанный в 1937 году выдающимся русским хирургом Н.Н. Бурденко. О докладе этом (он не опубликован) известно лишь по отчету в газете «Известия» (1937, 5 февраля). В отчете приведены слова Бурденко об Арендте: «Он начал лечить его по всем правилам тогдашней науки». В этом же отчете, однако, сказано: «Рана была сама по себе тяжелая, но не смертельная, дело было за хирургами». Указывая, что врачи «в большей части были под влиянием отсталой немецкой школы», Бурденко далее говорил: «Хирурги, собравшиеся у постели мучительно страдавшего Пушкина, нерешительно, зондами прощупывали рану, этим только увеличивая мучения поэта. На хирургическое вмешательство Арендт не мог решиться».
Может быть, отчет не точен и эти слова были сказаны в другой связи, – не знаю. А. Гудимов об этом отчете не упоминал совсем. Но говоря о докладе Бурденко, он писал: «Были изучены все документы, привлечен ряд специалистов, в том числе и таких, как профессор С.С. Юдин». Опять-таки Гудимов не упоминал о том, что заключение одного из самых выдающихся хирургов нашего времени С.С. Юдина было опубликовано в форме большой статьи в газете «Правда» (1937, 8 февраля). Юдин, насколько это позволяют документы и материалы, восстановил историю болезни и лечения Пушкина, иногда по часам. Юдин считает, что «в те годы об операции не приходилось и думать», так как необходимая для этого антисептика появилась много позже. Но Юдин утверждает, что с точки зрения медицины того времени Аренд- том как руководящим лечащим врачом были допущены грубые ошибки. Не будем перечислять всего, что пишет Юдин на эту тему (например, Юдин считает, что определенной ошибкой было применение причинившей Пушкину нечеловеческие страдания промывательной процедуры, вызвавшей «преждевременную перистальтику в момент, когда вся ставка была на покой, слипание кишок и локализацию воспаления»). Но вот что кажется резонным и не специалисту: «Врачи поступили безусловно неправильно, сказав самому Пушкину правду о смертельности ранения… Необходимая „святая ложь“ настолько часто фигурирует в работе каждого врача, что ни для Шольца, ни тем более для Арендта и Спасского этот тактический прием не мог быть новинкой». Здесь вопрос не только врачебной этики: известно, какое влияние на больного оказывает приговор врачей, а его сообщили Пушкину сразу же. Нужно добавить, что версия о том, что Пушкин хотел смерти, неверна. Врачи с самого начала твердили, что он умрет, но когда Даль стал обнадеживать его, поэт с благодарностью откликнулся на эту моральную поддержку.
Вернемся, однако, к заключению Юдина. Он далее пишет: «Удивляет отсутствие сердечных назначений». И, наконец, он говорит о роли Арендта в инсценировке примирения Пушкина с царем.
Из анализа истории болезни Пушкина, сделанного Юдиным, можно заключить, что лечение Пушкина далеко не стояло «на уровне самого передового для 30-х годов прошлого столетия опыта», как об этом говорит Гудимов в газете «Медицинский работник». Ясно также, что вопрос нельзя считать решенным и что читатели, которые и сегодня встречаются с абсолютно противоположными ответами на него, остаются в недоумении. Когда они обращаются к пушкинистам за разъяснениями, удовлетворительного ответа не получают. Разумеется, литературоведы не могут взять на себя решение специального вопроса. Но, с другой стороны, и всякое медицинское заключение, не учитывающее совокупности обстоятельств, сложившихся в последние дни Пушкина, оказывается большей частью односторонним.
Предвзятости в освещении истории гибели Пушкина не должно быть. Это относится и к вопросу о его лечении. Если говорить, например, о роли Арендта, то ведь в принципе может быть не исключенным, к примеру, такой вывод: «Несмотря на то, что лейбмедик Арендт был лично приближенным к царю и казался замешанным в инсценировку примирения умирающего Пушкина с царем; несмотря на то, что Николай I был несомненно заинтересован в скорейшей смерти раненого Пушкина, лечение его в то время было правильным, а также отвечало требованиям врачебной этики…» Но возможно, что будет признано и другое, – серьезные отступления от этой этики, сознательно или бессознательно допущенные под воздействием хитроумно-иезуитской тактики коварнейшего из российских самодержцев. Ведь заслуживает внимания факт, сам по себе странный. Кроме Арендта, авторитет которого был высок и благодаря заслуженной репутации и должности лейб-медика, у постели Пушкина побывали такие крупнейшие хирурги, как Х.Х. Саломон и И.В. Буяльский, – их мастерство, их опыт сложнейших операций вызывали восхищение; почему же о них ничего почти не упоминалось в свидетельствах друзей поэта, секундантов, врачей и Арендт (о котором, кстати говоря, Н.Н. Пирогов отзывался довольно критически) взял на себя всю полноту руководства лечением Пушкина, а остальные коллеги оказались отстраненными? Было ли это сделано под давлением царя, которого Арендт постоянно информировал о состоянии Пушкина и ездил из дворца на его квартиру, туда и обратно? Почему не было после смерти Пушкина полного, тщательного анатомического заключения о причинах смерти? (Это заметил даже генерал Бистром как упущение в следственном документе.) Вопросы могут быть умножены. Во всяком случае, в суде истории не место беспочвенным загадкам и субъективным побуждениям спорящих сторон. Решить может комплексная научная экспертиза, основанная на анализе фактов и с участием представителей различных специальностей, способных сказать веское слово.
Одной из новейших работ, посвященных ранению Пушкина, является особая глава на эту тему в книге Ш.И. Удермана «Избранные очерки отечественной хирургии» (изд-во «Медицина», М., 1970). Не берусь, разумеется, судить о чисто медицинской стороне рассуждений автора. Но если ретроспективный анализ хода болезни и лечения – дело специалистов-врачей, а не гуманитаров,
