Ракеты могли достигнуть цели, расположенной на расстоянии в два с половиной километра и даже больше. Но… Вот уж это извечное «но»! Разлёт боеприпаса при дальности уже в километр составлял до тридцати метров, и это расстояние увеличивалось чуть ли не с геометрической прогрессией далее, составляя к двум километрам разлёт до пятисот метров. Безусловно, можно учесть некоторое отклонение, рассчитать силу ветра, чуть ли не плотность воздуха и всё прочее. Тогда можно надеяться, что попадём в цель, но я намеривался ударить прицельно и мощно, разбивая вражеские построения и сея панику в стане врага.
Ракетчики подняли флажки, сообщая о готовности. Они стояли разобщённо, на расстоянии в тридцать шагов друг от друга, чтобы минимизировать возможности вражеской артиллерии, но при этом все ракеты были направлены на свои цели. Нужно было ударить слева и справа по вражеской артиллерии, которая при нашей атаке может сильно нагадить. Ну, и два с половиной десятка ракет ударят по вражеской пехоте.
— Как там Контаков? — сам себе задал я вопрос.
C самого утра, когда прибыли наши пушки, я отправил часть егерей численностью до батальона, а также сотню своих людей с винтовками искать место, где можно было бы обойти французов и зайти им в тыл. Мой оппонент грамотно выбрал позицию, и казалось, что сложно планировать фланговые удары или обойти и ударить с тыла. Но это же смотря по какой дуге заходить и быть ли сильно обременённым ношей. У отряда, который возглавил майор Миша Контаков, дополнительная ноша была из тех, что не тянет — сухпайки на каждого солдата на два дня. Ну, ещё и бочки с готовыми зарядами-фугасами, но этого добра было не так чтобы сильно много, тем более, что бочки были прикреплены с небольшим тачкам, которые катить — само удовольствие.
Но вот уже и девять пополудни, прошло почти пять часов с момента убытия отряда Контакова, а ракеты или других опознавательных сигналов не было. Молчали и наблюдатели, которых мы отправили на склоны гор. Там достаточно высоко, чтобы увидеть обстановку даже за возвышенностями, которые защищают вражеские фланги.
«Всивс», — полетели ракеты. «Бах-ба-бах», — примерно через секунд сорок начались разрывы. И после свист «улётов» смешался с грохотом «прилётов». Пятьдесят ракет, чуть меньше половины от всего запаса, были выделены на этот бой.
Хотелось бы мне взглянуть на де Дье Сульта, когда он наблюдал за странно шипящими и извергающими пламя предметами в воздухе, которые обрушивались на его воинов. А выйти из каре его солдаты не могли из-за рядом маячивших моих кавалеристов. Знал ли мой оппонент о существовании ракет? Уже как полвека такое оружие было знакомо англичанам.
Ракеты полетели, с полуверсты они били почти туда, куда и оказывались направлены. Не сильно били, особенно при таких не самых малых размерах. Куда там до РСЗО, даже системы Град. Но всё равно это выглядело завораживающе, необычно, отчего страшнее, чем более эффективный удар хорошей артиллерии.
Эх, сюда бы пироксилин… Когда там мои задания будут выполнены, и мы подойдём к созданию бездымного пороха, пироксилина и, чем чёрт не шутит… атомного оружия? Нет, как раз с таким даже чёрт шутить не станет, а вот с динамитом может и позабавиться. Химия… химия… Не хватает мне химиков. Или такие, как Захаров, который сильно гордый, и пока не пнёшь, работать не станет, или как бонзы, сидящие в Академии Наук и считающие, что всё, что нужно для себя и для Отечества, они уже выполнили. Как там поживает Авогадро? Он же вроде как итальянец и должен вот прямо сейчас не только жить, но и активно творить [живёт и здравствует в Турине].
— Есть ракета от сводного отряда! — доложил мне мой человек, отвечавший за связь.
— Шах и мат, мсье Инсульт, — рассмеялся я.
Переоценил я своего противника. И когда я понял, что сражение нами уже выиграно, достаточно было бы даже направить всю свою кавалерию на врага, а оставшимися егерями, стрелками и фургонами ударить по деморализованной вражеской артиллерии, мне даже стало чуточку страшно.
Нет, не за жизнь я боялся или даже потери, я отчего-то испугался тех разговоров, которые возникнут после боя. Так жёстко заставлять всех копать укрепления и не использовать их в последующем… Мало кто будет доволен, что его изнурительный труд оказался бессмысленным. Дать что ли приказ на отступление к окопам? Нет, неприятель не пойдёт в атаку, напротив, воспользовавшись паузой, попробует уйти, чтобы осмыслить, что произошло, и как с этим бороться. И тогда того заслона, который сейчас должен был подготовить Контаков в тылу противника, не хватит, чтобы сдержать ещё большее войско де Дье Сульта.
— Бах! Бах! — выстрелы французской артиллерии известили меня, что сражение, может, и выиграно, но это пока только наиболее реальная перспектива, нужно бой ещё закончить.
Стреляли всего не более семи вражеских орудий, и я отдал приказ своим стрелкам убрать эту оплошность. Именно своим, так как они обучены были таким трюкам.
И вот, когда ещё уходили последние наши ракеты, сотня стрелков, облачённых в камуфлированную одежду, стала подбираться к вражеским пушкам на левом фланге противника. Делали это ползком, способом, который пока ещё не получил название по-пластунски. При этом бойцы сотни были разбросаны по немалой площади, чтобы минимизировать результаты обстрелов артиллерии врага, если подобное случится. Но французские пушки стремились бить по ракетчикам, и я с горестью отметил, что два расчёта были уничтожены. Четыре человека уже можно писать в потери. Что ж… Быть воином — жить вечно!
Французы откатывались, даже не подбирая своих раненых, стараясь сохранять боевые порядки в виде каре. Я понимал, что именно хочет сделать мой оппонент, который никак не желал выкидывать «белый флаг». Он затеял перегруппировку и хотел пополнить из резерва свои части, понёсшие потери.
Подошла ближе и наша конница, калмыки стали расстреливать из луков республиканцев. И пусть не все стрелы долетали до скопления врага, находящегося в шагах шестистах или чуть меньше, но были и умельцы или же владельцы отличных луков, которые добивали до неприятеля.
Мои стрелки, подкравшись к левофланговой вражеской артиллерии, начали отстреливать пушечную прислугу, и пушки на этом участке вмиг замолчали. Плотность огня стрелков, как и меткость, были таковыми, что никто из французских артиллеристов не мог и головы поднять. И тогда я решился на ещё один финт.
— Артиллеристов ко мне! — приказал я.
В таких условиях, когда вражеские пушкари не могли стрелять, а охранения у них было хлипким, я принял решение броском захватить
