увидел, как зять поднял руку. Вскоре он подошел к ним.
– Джерри Хастингс, – сказал он, протягивая Джейку руку.
– Я Джейк, – сказал Джейк.
– Про Эвана спрашивали?
– Нет, не совсем. Просто, откуда имя Паркер в названии?
– О. Старое здешнее семейство. Владели когда-то карьером в Западном Ратленде. За полторы сотни лет от помещика до наркоши скатились. Что сказать… Это Вермонт.
– В каком смысле? – сказал Джейк, прекрасно все понявший.
Джерри покачал головой.
– Не хочу показаться треплом. Он долго был на реабилитации, но, очевидно, сорвался. Люди от него не ожидали. То есть бывают нарики, каждый день думаешь: «Ну, с этим все». А другие встают и идут на работу, ведут дела, так что никто и не подумает. Но в этом заведении не все было гладко, уж я-то знаю. И он говорил кое-кому, что пытался продать свой дом, вложить деньги в бизнес.
Джерри пожал плечами.
– Он слышал, – просветила Салли зятя, – Паркер писал роман, когда умер.
– Даже так? Выдуманный роман?
«Если бы», – подумал Джейк.
Если бы роман Эвана Паркера был выдуманным, жизнь Джейка была бы намного проще.
– Интересно, о чем? – спросил Джейк.
– А вам-то что? – сказала Салли задиристо. – Вы ж его даже не знали.
Джейк поднял кружку.
– Вы абсолютно правы.
– А что ты спрашивала о родителях? – сказал Джерри. – Они умерли.
– Я знаю, что умерли, – сказала Салли с нарочитым сарказмом. – Случайно не от утечки бытового газа или чего-то такого?
– Не бытового. Угарного газа. Из печи.
Сказав это, он незаметно подал бармену некий знак над головой Салли, вероятно, означавший: ей уже хватит.
– Вы знаете дом, о каком я говорю? – спросил он Джейка.
– Откуда ему знать? – Салли закатила глаза. – Ты его раньше встречал?
– Я не местный, – сказал Джейк.
– Верно. Ну, большой такой дом в Западном Ратленде. Лет под сто такой. У самого карьера на Марбл-стрит[61].
– Напротив «Огвэя»[62], – сказала Салли, похоже, забыв собственные слова.
– Окей, – сказал Джейк.
– Мы еще в школу ходили, – сказал Джерри. – Погоди, может, Эван уже не ходил, но сестра была в твоем классе, так же?
Салли кивнула.
– Сука, – сказала она отчетливо.
Джейк постарался сдержать естественное любопытство.
Но Джерри рассмеялся.
– Не нравилась тебе эта девчонка.
– Она была та еще штучка.
– Так, погодите, – сказал Джейк, – родители умерли у себя дома, но дочь осталась?
– Сука, – повторила Салли.
На этот раз Джейк против воли уставился на нее. Разве речь шла не о девушке, чьи родители умерли, пока она была в школе? Умерли у себя дома? Который был и ее домом?
– Как я сказал, – ухмыльнулся Джерри. – Ей не нравилась эта девчонка.
– Никому она не нравилась, – сказала Салли.
Она помрачнела. Может, догадалась, что ей больше не нальют сегодня.
– Она тоже умерла, – сказал Джерри Джейку. – Сестра Паркера. Несколько лет назад.
– Сгорела, – сказала Салли.
Джейк подумал, что ослышался. И переспросил.
– Я сказала: сгорела.
– О, – сказал Джейк. – Надо же.
– Так говорят.
– Какой ужас.
Такая смерть была поистине ужасной, но Джейк все равно не смог выдавить из себя ничего, помимо вежливого сочувствия к этим второстепенным членам семьи Эвана Паркера, не просто потому, что в глубине души ему не было до них дела, но и потому, что ни одно из этих событий – трагическая и несомненно страшная смерть сестры, отравление родителей угарным газом в старом доме и, в конченом счете, смерть самого Эвана Паркера от передозировки – не имело прямого отношения к его текущему, неотложному делу. К тому же, он и так знал все это в общих чертах. «Он пережил родителей и сестру», было сказано в некрологе Эвана Паркера, который Джейк прочитал несколько лет назад на съемной квартире в Коблскилле, штат Нью-Йорк, после чего решил приняться за «Сороку».
Он почувствовал, что больше ему нечего делать в «Таверне Паркера». Он устал и захмелел, а его ситуация не разрулилась – и жизнь его не стала проще – от того, что ему рассказали Джерри и Салли. К тому же, эти двое принялись обсуждать что-то вполголоса, но с явной взаимной неприязнью. Джейк подумал затронуть последнюю тему – сестру Эвана Паркера, ту еще штучку – просто чтобы сказать что-нибудь напоследок, хотя это казалось глупым и неважным. Он медленно встал на ноги, достал бумажник и положил на стойку двадцатку.
– Так жалко, – сказал он в затылок Салли. – Правда ведь? Всей семьи не стало.
– Кроме сестриной дочки, – сказала Салли вполоборота.
– Что?
– Вы сказали, плак-плак, как жалко, что всей семьи не стало.
Джейк сомневался, что произнес именно эти слова, но суть от этого не менялась.
– Кроме дочки, – сказала Салли с нескрываемым раздражением. – Но она была, короче, оторвой. Ушла из дома при первой возможности. Не-удивительно с такой-то матерью. Не думаю, что она хотя бы школу закончила. Только пятки сверкали!
И, словно иллюстрируя сказанное, Салли отвернулась от Джейка. Он увидел, что зять ее ушел, а она нашла себе нового собеседника, по другую сторону.
– Погодите, – сказал Джейк, но так тихо, что никто не обратил на него внимания, и он повторил погромче: – Погодите.
Салли повернулась к нему. Она, похоже, с трудом соображала, чего от нее хочет Джейк, и кто он вообще такой.
– Чего еще? – сказала она с откровенной враждебностью.
«Погодите. Единственная живая родственница Эвана Паркера. Как же я сразу…»
– А где живет эта племянница? – спросил Джек.
Салли уставилась на него в демонстративном негодовании.
– А мне-то откуда знать, епта?
На том они и расстались.
Сорока
Джейкоб Финч-Боннер
«Макмиллан», Нью-Йорк, 2017, стр. 146–147
Все отмечали, как они похожи, мать и дочь: обе себе на уме, обе за словом в карман не полезут, обе считали Эрлвилль, штат Нью-Йорк, недостаточно хорошим для себя, а кроме того, они были настолько похожи внешне – тонкие и высокие, темноволосые и чуть сутулые, – что Саманта при всем желании не могла увидеть в дочери ничего от Дэна Уэйбриджа. Но, глядя, как растет Мария, – Саманта волей-неволей только этим и занималась – она стала замечать несомненные различия между ними. Мария, по контрасту с ней, вечно озабоченной грядущим отъездом, двигалась к этой цели прогулочным шагом, не прилагая особых усилий и как будто почти не задумываясь. Ей, в отличие от матери, было совсем не свойственно умасливать (тем более, упрашивать) других, она не нуждалась ни в чьих подачках и никогда не считалась с мнением взрослых (особенно в том, что касалось школы), переживавших за нее и желавших как-то помочь. Если Саманта прилежно делала домашнюю работу и старалась быть примерной школьницей (за одним существенным исключением!), Мария делала домашку только когда хотела, уклонялась от общественных работ и не стеснялась
