углу скрипнула дверь. Раздался шелест медленных шагов. Победоносцев прищурил подслеповатые глаза и увидел хозяина дома, который шёл им навстречу. Граф, завидев непрошеных гостей, остановился напротив обер-полицмейстера и растянул в удивлении рот. Отблески молний играли на его расшитом золотыми птицами халате. В одной руке Шереметев держал рюмку с коричневатой настойкой, в другой вилку, на которую был насажен пузатый огурец.
– Ба! – воскликнул он так громко, что Победоносцев едва не выстрелил. – Виктор Георгиевич! Какой восторг, что вы заехали!
Граф запрокинул рюмку, поглотил ртом огурец и кинулся с объятиями на Победоносцева, не обращая внимания на револьвер.
Виктор Георгиевич не успел ничего предпринять, и через мгновение его накрыли тёплые, пахнущие луком объятия графа.
– Ах, почему вы не предупредили, что приедете? – сказал он, тряся Победоносцева за плечи и целуя три раза, по-московски. – И к чему эти пистолеты? Неужели вы приехали меня арестовывать? Ах, есть за что, есть за что! Но ведь все мы грешны. А ежели так, то кем тогда населена божья вечность?
Обер-полицмейстер с удивлением посмотрел в затянутые дымкой опьянения глаза графа:
– Поступили сведения, что вашу карету видели на месте преступления в день убийства баронессы. И что именно на ней скрылся князь Бобоедов.
Взгляд Шереметева остекленел, уголки губ опустились, голова вжалась в плечи, удвоив количество подбородков. Затем графа согнуло пополам. Изо рта вырвался тихий сип. Лицо побагровело. Шереметев завертел головой, переводя взгляд с Победоносцева на Зыбкина, с Зыбкина на Брейстера и обратно. Победоносцеву вдруг почудилось, что граф начинён динамитом. А сип, который он издает, – это шуршание пламени по фитилю, который подбирается к капсюль-детонатору. И что как только огонь сделает своё дело, граф разлетится на куски.
Прошло мгновение, и граф действительно взорвался. Но лишь смехом. Смех полетел шрапнелью по гостиной, отразился от стен и зеркал, вонзился в паркетные доски, рассыпался, прошив обивку старой безвкусной мебели.
Граф отсмеялся, вытер сопли рукавом халата и погрозил обер-полицмейстеру толстым пальцем:
– Какой вы, однако, артист! А мне наврали, что у вас нет чувства юмора. Уберите оружие, господа. Пройдёмте, отужинаем. Вы наверняка проголодались с дороги. Заодно и расскажете, кто же это меня так оговорил. Степаныч! – В проёме двери появился бледный дворецкий. – Распорядись, чтобы молодцов и коней их превосходительства накормили. Да, и прикажи Зубровой подать, что там с ужина осталось. Гости вымотались с дороги.
Победоносцев в оцепенении разглядывал вычурные турецкие тапочки с пушистыми кистями, блестящие штаны с узорами-огурцами, блики бисера на рукавах халата графа. Шереметев был похож больше на восточного шейха, чем на русского помещика. В голове мелькнул образ траурной графини и идеально наложился на образ чёрной старомодной кареты. Обер-полицмейстер закрыл глаза и почувствовал, как щёки его охватывает жар.
Когда разделись и сняли сапоги, граф пригласил гостей в кабинет.
Внутри было натоплено и пахло кисло, но вместе с тем и как-то приятно, по-домашнему. Это была средних размеров комната. Одна из тех, в которых годами не открываются окна. Обитые деревом стены были завешены чучелами животных, кривыми саблями, портретами государей и прочим приятным сердцу хламом. В дальнем углу размещалась небольшая библиотека, к мудростям которой хозяин, судя по пыли на корешках, давно не обращался.
Победоносцев с подчинёнными расположились на плетёных стульях вокруг низенького овального стола. Граф покачивался в укрытом шкурами кресле и с любовью поглядывал на гостей.
– Карета, говорите?
Он расспрашивал обо всём уже третий раз. Выяснение подробностей доставляло ему явное удовольствие.
– В последнее время у меня много врагов, а точнее сказать, завистников. С тех пор как родился Савка, я прямо чувствую, как за мной наблюдает чей-то чёрный-чёрный глаз. Но графиня Вараксина! Никогда бы не подумал. Ну-у чертовка! Если бы не моя супружница, так я бы, Виктор Георгиевич, за такой женщиной у-у-ух!
Подали половину кабана с хреном, биточки и соленья на закуску. На столе оказался графин запотевшей зубровой и четыре наполненные рюмки.
– Выпьем! – предложил граф.
Брейстер громко крякнул и с мольбой посмотрел на начальника.
– Вы, Нестор Игнатьич с Петром, конечно, выпейте. А я граф, увольте, не пью.
Брейстер сразу схватился за рюмку. Зыбкин взял свою нехотя, но ему, очевидно, необходимо было согреться.
Раздался звон рюмок.
– Нужно её немедленно арестовать, – процедил Победоносцев.
Граф с удивлением посмотрел на непогоду за окном:
– Немедленно не получится. Дороги размыло начисто. А усадьба её с другой стороны Подмосковья. А мы, Бог даст, лишь завтра к обеду до города доберёмся… Так что же она, говорите, сказала, что это я, стало быть, купил у неё эту карету и на ней, получается, спас нашего бедного князя? – Граф заходил на новый круг и заворачивал обер-полицмейстера в липкие нити разговора, как паук, знающий, что жертва окончательно запуталась в расставленных сетях.
– Точно так.
Шереметев медленно поднял осоловелые глаза. Затем кончики его губ опустились, брови поднялись вверх. И дальше Победоносцев уже знал, что случится. Шереметев зажал рот рукой. Брови его искривились и стали похожи на два ржавых ятагана, висящих за его спиной.
– Никитка! – крикнул граф сквозь приступ хохота. – Сучий сын!
В помещение тут же вбежал арапчонок в золотой чалме.
Граф сделал ему движение рукой. Тот проворно наполнил рюмки из потного графина.
– Никогда бы не подумал, что вы, Виктор Георгиевич, способны разыграть такой вот каламбур. А я вот, хоть и играю каждую пятницу в собственном театре, актёр никудышный. Да-да, говорят обратное. Но это в глаза, а за спинами? Что они, Виктор Георгиевич, говорят у нас за спинами?
В голосе его появилась горькая нотка.
– Расскажите, что вы знаете о графине, – попросил Победоносцев, стараясь увезти разговор в полезное русло.
– Отец из мелкопоместных, разорившихся. Мать умерла от лихорадки. Всё ездили, побирались по дворам. Но Елизавета выросла красавицей. Перебаламутила своими глазами весь свет. Благодаря этому батюшке удалось пристроить её за старика Вараксина. Скучная, казалось бы, судьба. Но вот муженёк её увлечений был особых. Любил в древних могилах копаться. Всё искал ответ какой-то. Вообще, человек нелюдимый был и чопорный. А вот увлечение такое горячее. Удивительно! Ездил в Каир, рыл пески и привозил оттуда, надо признать, занимательные вещицы. Их он продавал в музеи, что помогало ему содержать приличный двор и после освобождения мужика. Но вот что странно… Однажды вернулся из далёких египетских земель и баста! Слёг с неизвестной болезнью и помер.
– Что же здесь странного?
– А то, что трупа почти никто так и не видел. Схоронили в два дня. В нарушение всех традиций. Родственники – и те не успели съехаться. Вот вам информация к размышлению, Виктор
