многие вам просто завидуют. Хотя они даже сами себе в этом не признаются.
Гарсон принес бутылку вина и слился.
— А вот вы мне завидуете? — Начал разговор Максим, разлив вино по бокалам.
— Да, честно говоря, я тоже вам в какой-то степени завидую. Ведь что получается? Эмигранты живут в каком-то замкнутом мире. Французы нас не любят, а те, кто левые вообще смотрят на нас с брезгливостью. Россия? Я подозреваю, что мы им просто не нужны.
— Правильно подозреваете. Они вас просто не считают русскими.
— Даже так… Так получается какой выход? Становиться французом? Но я не француз, я всё-таки русский. Вы снова, после всех потрясений, строите великую Россию. А лидеры эмигрантов готовы отдать всё, только им помогли вернуться и стать самыми главными.
— И что вы хотите?
— Я хочу с вами работать. Мне не очень интересны деньги. Мой папа кое-что из России вытащил, мне хватит. Но ведь… Жить надо так, чтобы было за что умереть.
Ни фига себе! Максим никак не мог привыкнуть, что тут люди мыслили совершенно не так, как в его мире. Там, у него, просто вот жить и радоваться жизни считалось нормальным. А тут таких презирали. Все. Левые и правые.
Но вот наступил ключевой момент, который назывался «вербовка». Максим такими делами не занимался, но ведь надо когда-то начинать?
— Я могу предложить вам дело, за которое многие не возьмутся.
— И какое?
— Вы знаете заведение под названием «Русский клуб»? Вот хорошо бы туда попасть. При этом никак не показывая своих, скажем так, нестандартных для этой среды взглядов.
— То есть, вы предлагаете мне стать шпионом?
— Да, предлагаю. А что? Честные войны бывают только в романах для юношества. Уж вы мне поверьте, у меня друг служил в штурмовиках. Как он воевал, я представляю. Про Аррас слыхали? Вот он там и воевал. А что такое партизанская война по-большевистки — я никому не советую увидеть. Знаете, что сказал товарищ Коньков? «Нам нужна победа. Одна на всех. Мы за ценой не постоим». Вот в старой России офицеры не подавали руки жандармам — и чем всё это закончилось? Эти офицеры водят в Париже такси. А так называемые союзники подло нас предавали. И господа эмигрантские лидеры ищут: кому бы повыгоднее подставить задницу. Так что, как сказал один поэт «Что тебе нужно — выбирай!»
Алексей задумался. Максим по себя решил, что про задницу он, пожалуй, загнул. В это время блатные понятия ещё не вошли в повсеместный обиход. Это в его время после брошенного тебе слова «пидор» требовалось драться насмерть. Но тут-то было по иному. Но спустя некоторое время Алексей поднял глаза на Максима.
— Наверное, вы правы. В нашем веке нет места сантиментам. Так что от меня нужно?
— Проникнуть в тот самый «Русский клуб» и поглядеть, что там творится. Кстати, ваш отец — богатый человек?
— Не бедный, это уж точно. Но бОльшую часть состояния он потерял в России. Отец вашей подруги Ирины был умнее, он сумел капитал вытащить. Но мой отец всё верил, что в России дела наладятся. У него до сих пор в сейфе лежат нефтяные акции Нобеля.
— Так это и отлично. Итак, вы из семьи коммерсантов, потерявших в результате Революции значительную часть состояния. Большевиков вам любить не за что. Вот с такой легендой и направляйтесь.
А начиналось всё с литературы…
Алексей Никифоров проявился через две недели. За это время он успел нарыть не много, а осень много. Ему повезло. Хотя, как знал Максим ещё из той жизни, везёт тому, кто что-то всерьез делает.
Так вот, на новой встрече Алексей поведал свои приключения. Дело было так.
Всё началось в том самом «Русском обществе», куда Никифоров отправился, чтобы осмотреться. В тот день выступал какой-то эмигрантский, чей талант не внушал оптимизма. В общем, зале остались немногие, а тусовка клубилась по своим законам. Алексей, прогуливаясь от одной компании к другой, пришвартовался к группе, в которой разговор шел именно о поэзии. Там говорили уже о творцах предреволюционной эпохи. И всё бы ничего, но тут влезла одна девушка. Её имя Алексей не знал, но, как многих, видел. Тем более, что эта-то обращала на себя внимание. Она изображала из себя эдакое ну совсем высокодуховное создание, которого интересует только искусство, а всякая людская пошлость её не касается. Вот она завела разговор о том, кто был лучше — Блок или Гумилев. То ли она и в самом деле ничего не понимала, то ли была любительницей исподволь разжечь страсти.
Дело-то в том, что эти имена в эмигрантской среде вызывали сильные эмоции. Кумир эстетствующих барышень Александр Блок после революции написал поэму «Двенадцать». А следом за ней и «Скифов», которых эмигранты воспринимали как большевистский манифест. А Гумилев… Ладно бы, что он после революции вернулся в Россию и трудился на новую власть. Так он ещё и воспитывал коммунистических поэтов! Имя его ученика, «красного Киплинга», Николая Тихонова, вызывало у многих зубовный скрежет. Так что шум поднялся изрядный.
Алексей уже собрался отойти от этой группы, но ту подошел стройный плечистый парень с очень породистыми чертами лица. Он вдруг обратился к Алексею.
— А вот вы что про это думаете? Про Тихонова.
— Я думаю, что большевикам повезло. Тихонов воспевает мужество. А наши… Сплошной скулеж.
— Я с вами соглашусь. Если бы он свою «Балладу о гвоздях» написал до революции, его бы флотские офицеры при каждой встрече поили бы коньяком. Это ведь суть флота и армии: приказали умереть — люди идут и умирают. Жаль, что такой человек на той стороне.
— А у нас подобных нет.
— Согласен. Простите, забыл представиться, Игорь Москвин.
— Алексей Никифоров.
Дальше пошла беседа на разные темы, которая переместилась в кафе.
Новый знакомый поинтересовался у Алексея, что тот думает о последней статье Милюкова, вызвавшей большие дискуссии в эмигрантской среде.
— Надоел. Он ждет, что кто-то скинет большевиков, а потом туда позовут его… Хотя что бы там не случилось, вряд ли в России в ближайшем будущем возникнет потребность в парламентских болтунах.
— Вы говорите интересные мысли. Знаете, послезавтра в «Русском клубе» будет лекция «Россия и русские». Я вас приглашаю.
С Юрием Алексей встретился заранее, возле станции метро «Коммерсе». Дальше они вдвоем углубились в окрестные улицы. Найти клуб оказалось непросто. Он располагался в двухэтажном здании, на котором не имелось никакой вывески. Зато возле входа отирались два крупных мужика с армейской выправкой. Которые пускали далеко не всех.
