еще что-то сказать, но впереди показалась машина, и дядя Миша замолчал. Когда она проехала, он снова продолжил разговор, но не о Наташе, а принялся расспрашивать Григория о его жизни. Парень не смог устоять и все о себе, почти все — кроме причины толкнувшей его отправиться в дорогу, рассказал.
— Так ты значит у матери один. Студент. Учишься в университете. Это хорошо. Наверное, тяжело учиться? — помолчал, а затем, наверное, любопытство взяло верх, не выдержал и сказал: — У меня, — тут же поправился, — у Натальи Михайловны дочка в этом году оканчивает школу и тоже хочет пойти учиться. Вот ты ей мог бы посоветовать куда?
Когда они вошли в село уже наступили сумерки. В селе было несколько улиц. Григорий увидел их распластанными на склоне, перед тем как дорога начала спускаться вниз. За селом мелькнула где-то вдалеке река — Волга.
В отдельных окнах домов был свет. Он освещал улицу, по которой шли Григорий и дядя Миша. Фонарей в селе не было. Дорога была грунтовой. Такие раньше были и в селе, в котором жил Григорий.
Дядя Миша вдруг остановился и сказал парню:
— Стой. Давай мне сумку. Ты, значит идешь дальше. Пятый дом вот от этого — дом Натальи Михайловны. Я зайду к матери, — и он, открыв калитку, исчез за высоким дощатым забором.
Минуту назад Григорий был не один и вот уже вокруг него полумрак и тишина. Парень постоял, осмотрелся и осторожно с опаской двинулся по улице, туда, куда указал ему мужик. Где-то вдали были слышны голоса, смех молодежи. Он шел, и чтобы не думать о встрече с Наташей, он ее уже боялся, принялся насвистывать мелодию, ту которую часто играл его дядя. Она также, как и для дяди стала ему необходима и часто выручала его в трудные минуты.
Дом у Наташи оказался большим, на три окна. Григорию припомнились слова мужика:
— В село Наталья Михайловна приехала с деньгами. Дом она купила приличный, таких в селе немного.
Григорий подошел к калитке, потянул за ручку калитку. Она подалась. Он вошел и направился к крыльцу, нерешительно потоптался, постучал в дверь, затем открыл ее. Его охватила темнота. Григорий выставил вперед руки и со словами:
— Наташа! Наташа! — пошел вперед. Нащупав руками еще одну дверь, он открыл ее. Темнота рассеялась. Ночь была близка, она еще не полностью овладела землей: в окна падал слабый свет. Он позволял видеть контуры убранства комнаты. Где-то Григорий услышал слабые звуки знакомой мелодии, затем вдруг слова:
— Я здесь, я здесь, иди ко мне! — Он пошел на голос Наташи и звуки музыки. Ее он увидел в слабом свете на кровати. Нет, парень не был сейчас самим собой. Он был — тем Григорием, который хорошо знал Наташу, которая по праву была его. Она была также другой. Сбросив с себя десятки лет, Наташа, а не Наталья Михайловна приподнялась с постели и потянулась к Григорию.
— Мой, мой, мой, — зашептала она и стала всего его целовать. — Они ничего не видели, ничего не слышали. Вокруг них не было ни каких препятствий. Они были одни, а еще с ними была музыка.
— Мама! Мама! Ты где? Да очнись же. Это я твоя дочь Света!
В комнате горел свет. Наталья Михайловна была не в себе. Она не могла понять, что происходит. Таращила глаза на свою дочь, на парня, который ей казался знакомым и совершенно чужим. Как он попал сюда? — задавалась женщина вопросом и не знала, что ответить.
— Мама! А это кто? — вдруг, заметив в комнате незнакомого парня, спросила Света.
— Не знаю! — ответила мать.
— Как ты не знаешь, — вдруг придя в себя громко закричал парень. — Я Григорий! Ты, что Григория не знаешь?
— Григория, знала, — ответила, схватившись за голову руками, Наталья Михайловна.
— Я приехал к тебе из …, — И парень назвал свое родное село.
— А, ты наш земляк, — взглянув радостно на Григория вскрикнула Света, — теперь все понятно. У нас тут праздник. Я окончила школу. Мы гуляем! Я забежала на минутку: хотела узнать, приехал отчим или нет. Ты, не уходи. Все после мне расскажешь. Хорошо, — и она убежала, махнув Григорию рукой.
Наталья Михайловна никак не могла прийти в себя. Отдельные черты в парне ей были знакомы, но и только. Парень вертел в руках кепку, не зная, что с ней делать. Когда он натянул ее на голову, она узнала его:
— Григорий!
— Да! — ответил парень.
— Но ведь Григорий умер?
— Я сын его и тоже Григорий, — после этих слов он снова снял головной убор.
Лицо Натальи Михайловны снова стало отчужденным. Она не могла понять, как это всего лишь пять минут назад ее глаза, губы, щеки, руки, все ее тело ощущало в этом парне своего возлюбленного. И вот он для нее уже чужой. Неужели ей все это сниться: тогда сейчас она непременно увидит Семена. Где-то рядом наверняка находится Алексей. А где же Игорь — друг Семена?
Григорий не знал, что делать. Он был в замешательстве. Наташа его игнорировала. Она была занята собой. Ее мучили воспоминания.
— Я пойду, — вдруг сказал ей Григорий и, развернувшись, направился к двери. — Она ничего не ответила. Он вышел из дома. Сошел по ступенькам крыльца и направился к калитке. На улице парень увидел дядю Мишу.
— Ты куда, — сказал он, — пошли в дом. Уже ночь на дворе. Сейчас поужинаем и спать.
Наталья Михайловна, моя жена. А Светлана приемная дочь. Видел ее — девка, что надо. Ты бы ею занялся, помог. Она хочет в Москву, собирается продолжит свое образование.
Дядя Миша повел парня снова в дом. Теперь Григорий чувствовал себя уже свободнее. Он был пристроен и не переживал.
Глава 27
Мать Григория была откровенна. Она все рассказала Семену Владимировичу и о сыне, и о своих взаимоотношениях со свекровью. Людмила Андреевна ничего от него не утаила.
Семен Владимирович, глядя на нее считал Людмилу Андреевну женщиной хрупкой, даже худой. Его брат говорил о своей жене:
— Нет моя Людочка не худая. Она — утонченная натура, ну что та тростинка.
Людмила Андреевна была не высокого роста, у нее было красивое лицо. Несмотря на внешний вид, жена брата не казалась Семену Владимировичу женщиной слабой. Однако убедится в ее силе он смог только теперь после доверительных бесед с ней о Григории.
Она всегда боролась за сына и добилась своего забрала его у свекрови — Надежды Сергеевны. На семейном совете свекровь сказала:
— Я считаю, в Москву на
