все это рукой? Дневник вернулся к ней, если его уничтожить, то против нее не останется улик, если считать, что Филиппа Роз его не скопировала. Она юрист и могла бы так поступить, но Эвелин сильно в этом сомневалась. Гостья постучалась к ней не с целью разгребать грязь, в этом Эвелин была уверена. Ее привело любопытство, а теперь она сама заинтересовала Эвелин.
Но действовать нужно осторожно, мысленно оговорилась она. Лучше сосредоточиться на причинах возвращения Филиппы Роз в Саутволд, не касаясь своей собственной истории. Сначала разобраться с ней, а уж потом, с выигрышной позиции, оценить свои риски.
Буду звать ее «Пип», решила Эвелин. Это имя подходило ей гораздо лучше, чем «Роз».
35
Вернувшись на ферму, Пип застала за кухонным столом Джеза, спрятавшего лицо в ладонях. Над ним стояла ее мать, она не гладила парня по спине, но явно была к этому близка. Мать явно испытывала смущение: хоть она и знала Джеза еще мальчишкой, теперь, когда он стал взрослым мужчиной, ей было неудобно над ним хлопотать.
При появлении Пип Джез не шелохнулся. Мать подняла глаза и при виде дочери испытала заметное облегчение.
– Гляди-как, вот и Пип, – проговорила она излишне жизнерадостно. – Джез узнал дурные вести, вот и грустит. – Она нахмурилась и покачала головой. Пип тоже свела брови на переносице. Мать показала ей свой левый безымянный палец и полоснула себе по горлу ребром ладони. Такого Пип ждала от нее меньше всего и с трудом удержалась, чтобы не прыснуть. Если она правильно поняла, с помолвкой Джеза и самоуверенной Терезой было покончено.
Пип вскинула брови, мать состроила новую гримасу и пожала плечами. Пип выдвинула табурет и подсела к Джезу. Ее матери было неудобно его расспрашивать, но Пип не испытывала стеснения.
Она дотронулась до руки друга и легонько ее стиснула.
– Ты как, приятель? – ласково спросила Пип.
Вместо ответа Джез тяжело вздохнул и горестно опустил плечи. Пип покосилась на мать и кивком указала ей на дверь. Мать с облегчением кивнула и вышла.
Они остались одни. Тишину нарушало только урчание газовой плиты и тарахтение трактора вдали.
Пип ждала, тормошить Джеза было опасно. Он сам все ей выложит, когда сочтет нужным. А может, и нет; ее устраивало и то и другое. Главное, чтобы он знал, что она рядом, что бы ни произошло.
Джез еще раз тяжело вздохнул, как будто пытаясь справиться с тяжестью на душе, потом поднял голову и взъерошил себе волосы.
– Черт!.. – пробормотал он.
– Хочешь поделиться? – спросила Пип.
Новый горестный вздох.
– Особо нечем. Мне дали от ворот поворот.
Пип инстинктивно обняла его за шею и властно притянула к себе. Он послушно уронил голову ей на плечо и застыл. Так близко друг к другу они не были уже больше десяти лет, но ощущение показалось ей удивительно знакомым. Она в точности знала, куда ляжет его голова, где окажутся ее руки. Даже его запах не изменился. Он вернул ее туда, где все было просто, удобно, надежно. Пип давно такого не испытывала и сейчас наслаждалась, хотя знала, что ее долг – утешить Джеза. Это его, а не ее боль. Не разжимая объятий, она надеялась, что помогает уже тем, что разделяет его горе.
Через пару минут он высвободился из объятий и уставился в окно.
– Это моя собственная дурацкая ошибка, – сказал он.
– С чего ты взял? – Она не знала подробностей, но не хотела, чтобы Джез занимался самоедством.
– Взгляни на меня! Я батрак, сын батрака, на мне пожизненное клеймо. Вместо того чтобы пойти учиться в университет, я выбрал такую жизнь, теперь мне уже тридцать, за спиной ничего, кроме труда на земле меньше чем в пяти милях от места моего рождения.
Пип испытывала замешательство, она не понимала, как все это связано с тем, что Тереза отменила помолвку, если это действительно произошло.
– В этом нет ничего плохого, – осторожно возразила она, не зная, что говорить в такой ситуации.
– Я знаю, – ответил Джез. – Пойми меня правильно, я люблю то, чем занимаюсь. Мне нравится работать у твоего отца, эта работа меня устраивает.
– Так в чем же проблема? – спросила Пип.
Он перестал смотреть в окно и перевел взгляд на нее.
– С Терезой я прыгнул выше своей головы. Она мне не по зубам. Так было всегда. Ее папаша ворочает фьючерсами, не знаю уж, с чем это едят, мамаша – консультант в больнице Колчестера. Они не такие, как мы с тобой.
Внутренне Пип не была согласна, что Джез зачисляет ее в одну категорию с собой. Хотя, собственно, почему? Приходилось признать, что они, в сущности, одного поля ягоды, как бы она ни старалась оторваться от своих корней.
– У Терезы университетский диплом, шикарная работа. Она – птица высокого полета. Скоро она сообразила бы, что Джез Уокер, неприметный пахарь из Хиксвилла, ей не ровня. Если честно, мне даже не верится, что этого не произошло гораздо раньше.
– Чушь! – отрезала Пип. Ей стало обидно за него. – Она собиралась замуж за тебя, а не за твои должностные обязанности. Когда любят по-настоящему, все остальное идет побоку.
Джез уставился на нее сквозь ресницы.
– От кого я это слышу? От девушки, сменившей имя на более гламурное, лишь только она упорхнула из родного гнезда?
Горечь, с которой это было произнесено, смутила Пип. Вот, значит, какими глазами он на нее смотрит. И все остальные тоже? Впрочем, это в точности описывало ее поступок, просто раньше она не понимала, до чего все это прозрачно.
Джез понял, похоже, что попал в больную точку, и опустил глаза, чтобы снять напряжение.
– Все это неважно, – сказал он. – Тереза отменила помолвку. Она вернула мне кольцо. Все кончено.
Джез вытащил из кармана джинсов черную бархатную коробочку и откинул большим пальцем крышку. Кольцо было красивое, с бриллиантом-солитером. Всего четверть карата, конечно; подумав так, Пип тотчас себя возненавидела за эту мысль.
Джез захлопнул крышку и бросил коробочку на стол.
– Так что я опять одинокий мужчина. Свадьба отменяется. То-то дадут волю языкам сплетники!
– Не обращай внимания, – фыркнула Пип. – Кому какое дело? Лучше поговори с Терезой, вдруг она передумает. Мало ли, может, просто нервы разгулялись перед свадьбой.
– Если бы! – Он покачал головой. – Нет, птичка улетела. Мы целую неделю это обсуждали. Ее решение окончательное. Ей ужасно жаль и все такое, но я уже в прошлом.
И он опять уронил голову на руки. Пип больше нечего было сказать, разве что повторить, что она рядом с
