ЦЕЗАРЬ
(63–44 гг. до Р.Х.)
К тому времени Рим, несомненно, созрел для перехода от прогнившего республиканского строя к монархии. Таким образом, Римское государство в своем развитии сначала стало Империей и только потом превратилось в монархию. Этот переход запаздывал и окончательно осуществился вскоре после гибели Цезаря, при Августе. Публицист В. Махнач пишет: «Хотя мы начинаем в школе изучать период Римской империи с Августа или Цезаря (кто как хочет), то есть с установления монархии, на самом же деле, победив Карфаген, охватив своим влиянием почти все Средиземное море, Рим уже стал империей. Рим сначала стал империей, а затем, после полуторавековой эпохи гражданских войн, пришел к увенчанию имперского здания монархическим институтом. Вот так, а не наоборот. Не монархия создала империю, а империя создала монархию»[137]. Лев Тихомиров показал, что новая монархия родилась фактически в обход республиканских институтов. По его словам, «республика – senatus populusque – передавала Кесарю все свои права бессрочно… Таким образом, императорская власть была в сущности управительной, совершенно ничем не ограниченной и потому абсолютной»[138].
Императорская власть в Риме, заново родившаяся при Цезаре, была оформлена как согласие республики быть управляемой диктатором с полномочиями царя, но подобным образом не именуемого. Оставалась теоретическая возможность того, что когда-нибудь царские полномочия будут вновь уничтожены, республика откажется от диктатуры и восстановит прежний порядок управления. После смерти Цезаря была сделана попытка реализовать этот сценарий на практике. Но преемник Цезаря, Август, не позволил ему осуществиться, прежде всего потому, что римляне устали от коррупции, разврата и гражданских войн поздней республики. Под видом особого состояния республики монархия утвердилась в Риме навсегда. Огромность размеров и разнообразие населения Римской державы требовали передачи власти в одни руки. Необходимость наведения порядка и излечения язв республики прославленным полководцем сделала переход к монархии естественным.
Цезарь принес Риму колоссальную военную добычу, которая стабилизировала казну и позволила обеспечить рост класса мелких и средних собственников, а также поддержать бедняков и осуществить колонизацию провинций. Кроме того, Цезарь даровал права римского гражданства миллионам провинциалов. Это создавало принципиально другую ситуацию в отношениях власти и человека. Приобретение прав римского гражданства означало переход под защиту римской правовой системы. Центральная власть была вынуждена пересмотреть свою политику и начала жестко пресекать любые проявления беззакония и коррупции в отношении провинциалов. Вводился единый юлианский календарь и система летоисчисления. Рим становился настоящей столицей мира. Именно со времен Цезаря следует отсчитывать историю подлинной Римской Империи как наднационального культурного, цивилизационного и политического единства.
Историк А. Егоров пишет: «Римляне весьма успешно использовали идею защиты всех, кто в силу своей слабости нуждается в могущественном покровителе. Таким образом, римские войны оказываются не только необходимой самообороной или защитой всех тех, кто доверился могуществу Рима, но и общим установлением некой глобальной справедливости. В мире, основанном только на праве сильного, появилось представление, что слабый тоже имеет право на защиту»[139].
При Цезаре римский империализм действительно обрел универсальный, общемировой характер, далеко перешагнув границы национальных интересов римлян. Имперская идея приобретает характер объединения народов, а в чем-то даже их братства: римские завоевания в той или иной мере приносят благо как победителям, так и побежденным.
В это же время на Востоке, сохраняя титул и корону Ветхой Империи, доживало свой век царство Селевкидов. Отношения Рима и угасающей Селевкидской Империи в этот период очень похожи на отношения Москвы и угасающей Империи Константинополя в XIV–XV веках. Римляне с пиететом относились к носителям царского титула. Хотя в распоряжении Рима уже находилась огромная средиземноморская держава, они продолжали признавать царское достоинство Селевкидов, даже когда Империя последних сжалась до небольшой области вокруг Антиохии в Сирии. Так же и Москва до последнего относилась с почтением к владыкам Царьграда.
Причиной краха Империи Селевкидов стала ее порча Ханааном. Еще Антиох III принял у себя Ганнибала и следовал его антиримской политике. С годами все большую роль в делах Селевкидского царства начали играть киликийские пираты, одни из наследников ханаанского злочестия. Цари и богачи Антиохии получали все большую выгоду от киликийских набегов и работорговли. Таким образом, разбогатевшие пираты стали олигархами и самой влиятельной силой в Селевкидской Империи. Узурпатор Трифон Диодот в своей попытке захватить императорский трон опирался на пиратов и обустроил для них ряд крепостей, прежде всего Коракесий. Ни один из последующих Селевкидов справиться с пиратским влиянием уже не смог, и Империя начала разваливаться на части. Страбон пишет по этому поводу: «Такое состояние страны привело к господству парфян; последние завладели областью за Евфратом, а под конец – и Арменией. Парфяне покорили не только страну за Тавром, вплоть до Финикии, но уничтожили даже царей и – насколько могли – весь царский род, а море отдали под власть киликийцев»[140]. Киликийские пираты, наследники Ханаана, развратили Антиохию, так же как олигархи развратили Вавилон за тысячу лет до того.
АНТИОХ XIII ДИОНИС КАЛЛИНИК
(88–87, 69–64 гг. до Р.Х.)
Пиком разгула пиратства стали Митридатовы войны. Царь Понта Митридат вместе со своим родственником царем Армении Тиграном бросили вызов Риму. Армянский царь захватил Антиохию, вынудив Селевкидов бежать в Рим и просить там поддержки. «В Риме недавно были сирийские царевичи, сыновья царя Антиоха; они приезжали не по поводу получения ими царской власти в Сирии (их права на нее были бесспорны, так как они унаследовали ее от отца и предков)»[141], – повествовал Цицерон в обвинительной речи против осмелившегося ограбить и оскорбить царевича пропретора Сицилии Верреса. «Царевича Антиоха, которого мы все почти в течение двух лет видели в Риме с его блестящей царской свитой, друга и союзника римского народа, сына и внука царей, бывших нашими лучшими друзьями, происходящего от предков, издревле бывших прославленными царями, и из богатейшего и величайшего царства, Веррес внезапно прогнал из провинции римского народа!»[142], – обличал Цицерон знаменитого коррупционера, демонстрируя, насколько высоко ставили в Риме титул даже последних Селевкидов.
