надейся, что тебе просто позволят вернуться в свою дыру. Я никогда не допущу, чтобы подобным образом запятнали честь моего дома. Подумай об этом… Хорошенько подумай...
Он сделал шаг к двери, но остановился, обернулся:
— Я даю тебе два месяца, деточка. И если ты не понесешь — это будет только твоя вина. И разговаривать мы станем уже совсем иначе. Тебе не понравится.
Он опять направился к двери, но снова обернулся, и у меня оборвалось сердце.
— Надеюсь, у тебя хватит ума понять, дорогая, что мой сын не должен ничего знать об этом разговоре? Визит не скрыть. Скажешь, что я проявлял отцовское участие. И будь весела, кислая мина не к лицу новобрачной. — Тенал уже подошел к двери, но снова остановился: — Два месяца, запомни. Я не стану шутить.
43
Я стояла, закаменев. В это мгновение хотела впрямь превратиться в камень. Чтобы остановилось сердце, замерло дыхание. Чтобы я перестала мыслить и чувствовать. Ноги держали ровно до тех пор, пока не исчез из вида край рыжей мантии.
И будто полоснули бритвой по сухожилиям под коленями. Я осела на пол под шорох своей юбки, рухнула и смотрела в одну точку. Но не видела ничего. Перед глазами плыло, в ушах звенело. Меня будто парализовало. И ни единой мысли — холодный черный вакуум.
Индат вбежала, кинулась передо мной на колени, схватила мои руки:
— Госпожа моя!
Я не шелохнулась, ни единый мускул не дрогнул на моем лице. Я будто утратила контроль над собственным телом, не чувствовала касаний Индат.
— Госпожа моя!
Она трясла мою руку. Сильнее и сильнее. Уже с каким-то паническим остервенением. Заглядывала в лицо, и я видела ужас в ее блестящих увлажнившихся глазах.
— Госпожа моя! — Индат медленно отстранилась, зажала рот ладошками. Покачала головой, и слезы сорвались с ресниц: — Что он сделал с вами, госпожа моя? — Она вновь коснулась моей руки: — Я найду управляющего. Позову медика!
Я с трудом нашла в себе силы разомкнуть губы:
— Не надо медика, Индат — он не поможет. И, тем более, этого полукровку… — Я с усилием оттянула ворот корсажа: — Сними. Сними это с меня — мне нечем дышать.
Индат кинулась мне за спину, нащупала автоматические крючки, и тугой корсаж тут же ослаб, развалившись, как разрезанный дольками плод. И из меня будто вынули стержень. Я обмякла, согнулась. Уткнулась лицом в ладони и шумно дышала. Но слез не было. Ни единой слезы.
Индат привычным жестом поглаживала меня по спине:
— Госпожа, нужно встать.
Я, правда, не понимала. Заглянула в ее лицо:
— Зачем?
— Не к лицу госпоже сидеть на полу.
Я даже усмехнулась:
— Какая я госпожа?.. Я более вещь, чем ты. Индат.
— Вот глупости, госпожа!
Она пыталась поднять меня, но я качала и качала головой:
— Если бы ты только слышала, что он говорил. Если бы слышала!
Индат оставила свои попытки, сложила руки на коленях:
— Я слышала. Все слышала… Я специально неплотно закрыла дверь.
Я снова усмехнулась, подняла голову:
— Значит, ты все понимаешь… Это не люди, Индат. Это чудовища. Все они. Здесь нет людей. Ни единого человека. Я убью себя, если этот страшный старик сделает то, что обещал.
Она поджала губы, подалась вперед, снова хватая мою руку:
— Но ваш муж… он не позволит.
— Мой муж? А где он, мой муж? Я не знаю, что хуже: когда он вспоминает обо мне, или когда забывает.
Она с силой сжала мои пальцы:
— Он любит вас.
— Замолчи, Индат.
— Я это чувствую.
— Замолчи! Что ты можешь знать о любви? Откуда? Мой муж — такое же чудовище, как и его высокородный отец. Они могут лишь приказывать и унижать.
— Господин хочет помириться с вами, разве это не понятно? А все эти подарки!
Я покачала головой:
— Все это не имеет значения. Всего лишь предметы, которые можно дать, а можно и отобрать. Я даже не считаю их своими. Мне было бы достаточно искренних слов. Слов, в которых я бы не усомнилась. Они значат намного больше. Но здесь не знают, что такое чувства. И, тем более, что такое честность. Он прав, этот ужасный старик: я — никто, и цена мне пыль. Я задыхаюсь здесь, Индат. Я несчастна здесь. Настолько, что охота умереть.
— Не говорите так! Я верю, что все обойдется.
Индат вновь попыталась меня поднять. Я не противилась, встала на неверных затекших ногах. Меня морозило и, казалось, этот безжалостный холод сковал внутренности.
— Я хотела полюбить его Индат. Принять ту судьбу, которую мне дали. Со всей честностью. Я готова была ее принять, — я приложила кулак к груди, — потому что замирало что-то вот здесь с той самой проклятой первой встречи. Ведь это не просто так… Но он все растоптал. Он ненавидит меня. За безродность. За то, что меня навязали. И я сама себя ненавижу! За то, что забылась! За то, что посмела на что-то надеяться! Мы среди чудовищ, Индат! Они повсюду. И мой муж — всего лишь одно из них!
Слезы все же покатились. Я отвернулась, обводила взглядом комнату, которую опрометчиво считала своей. Нет, здесь не было ничего моего. Ничего, чего бы я не могла лишиться в любой момент. Ни вещей, ни моей Индат, ни, кажется, даже собственной жизни. Старый Тенал отчетливо дал понять, что и ее я могу потерять. Я скользнула взглядом по приоткрытой двери и захлебнулась судорожным вдохом.
Мой муж стоял в тени под укрытием створки. Напряженный, с плотно сжатыми губами. Я попятилась, нашаривая опору. Прислонилась к ребристой тонкой колонне. Я онемела от ужаса: как давно он стоял там? Что успел услышать? Но не было сомнения в том, что он слышал последние слова. Я назвала его чудовищем…
Рэй вошел. Я успела заметить, как побелела Индат, но тут же ослепла от хлынувших слез и уже ничего не видела. Мои нервы больше не выдерживали. Я тряслась от беззвучных рыданий, лихорадочно пытаясь предположить, что он сделает. Терла лицо. Мне уже было все равно, как это выглядело. Я сломалась. Они раздавили меня. Уничтожили.
Мой муж кивнул Индат:
— Оставь нас.
Я отчетливо различала, что она замялась, не хотела оставлять меня с ним. Он повторил приказ:
— Иди, не бойся.
У бедной Индат не было выбора,
