Но в баре было и несколько женщин. Вскоре за столиком возникла компания. Эх, и снова мы в самом центре женского внимания.
Они не были похожи на отчаянных и дерзких женщин из Ан Кхе. Никто не хватал меня за яйца. Насколько я помню, они были даже красивы. И без того красное лицо Райкера совсем распалилось, когда одна девчонка начала в открытую за ним ухаживать. Она наливала ему пиво, намазывала масло на хлеб и все такое. Она взяла Райкера на мушку, как говорили солдаты.
Мы говорили о войне, о дерьмовом ротном лагере, о полетах и еде, но беседа складывалась с трудом. Навязчивый ангел Райкера продолжал маячить у него перед глазами. Совсем скоро я обнаружил, что меня игнорируют.
Естественно, мне ничего не оставалось, кроме как завязать разговор с другой девчонкой. Райкер и его новая подружка скоро направились наверх в заднюю часть бара.
Пока черноглазая улыбалась и что-то волшебным образом шептала мне, я забыл и про войну, и про все свои обещания. Волшебство состояло в том, что она практически не говорила по-английски, но я все равно ее понимал. Ее истинная любовь ко мне была неоспорима. Совпадение наших интересов было очевидным. Наш поход наверх был неизбежен. Мои обещания Пейшнс перед отъездом и Господу Богу в грузовом отсеке «Хьюи» были позабыты.
У нас с Райкером остались исключительно теплые воспоминания об этом баре. Он стал весьма популярен у солдат нашей роты. Как-то раз мой дружище Реслер так потерял голову от одной из его очаровательных обитательниц, что пропустил комендантский час и не успел вернуться в лагерь. Ему пришлось заночевать прямо в ловушке со своей возлюбленной и еще двадцатью девчонками, если это вообще можно назвать ловушкой. Его рассказы про ту ночь стали легендой.
На следующий день началась рутинная работа. Меня назначили на полет с Лизом. Он собирался преподать мне очередной ценный урок.
Нас отправили в одиночный рейс для перевозки реактивных снарядов из Плейку до лагеря спецназа в тридцати милях к югу от города. Эти снаряды весом две с половиной тысячи фунтов использовались на боевых вертолетах. Мы часто припрятывали их рядом с зоной боевых действий, чтобы не терять время на полеты туда-обратно.
Вертолет Ричера загрузили еще до запуска двигателя. Мы стояли на грузовом перроне рядом с полосой из перфорированных стальных плит напротив туалета в «Индюшачьей ферме». Снаряды были упакованы так плотно, что Ричеру с пулеметчиком пришлось сдвинуться со своих мест возле дверей и лететь чуть ли не стоя. Я не представлял, как можно взлететь с таким грузом, но Лиз сказал, что это проще простого.
По традиции Лиз полностью доверил мне управление. Мне это нравилось.
– Полетели, – скомандовал он.
Пусковой двигатель взвыл. Трубина издала знакомый свист, и над кабиной появился размытый круг лопастей.
Когда все датчики зажглись зеленым, я медленно добавил газу, чтобы переместить «Хьюи» в парение. Безуспешно. Я дал полную мощность, но «Хьюи» продолжал трястись на месте. Мы подняли вокруг целый ураган, но не поднялись над землей ни на дюйм.
– Придется взлетать по-самолетному, – сказал Лиз.
Когда вертолет не может перейти в парение из-за перегрузки, как это было в нашем случае, нужно ослабить давление на полозья за счет работы газом, а затем ручкой управления направить вертолет вперед, чтобы он начал скользить на полозьях по земле. Если скольжение будет продолжаться достаточно долго, вертолет поднимется в воздух даже без парения.
Не самый изящный процесс. Царапая полозья, я заскользил по взлетной полосе к точке взлета в поле. Визг и грохот металлических пластин, трущихся о стальной настил, раздавались по всему вертолету.
Я запросил по связи разрешение на полет и продолжил медленно ползти по полосе. Когда полозья цеплялись за неровности на полосе, машину швыряло взад-вперед. Таким медленным шагом мы проползли почти сотню футов.
Нам нужно было разогнаться до такой скорости, чтобы винты выскочили из своего турбулентного потока, скошенного вниз, и уцепились за невозмущенную атмосферу. Когда вся несущая система вращается в невозмущенном воздухе, машина резко поднимается вверх – закон поступательной подъемной силы.
Поэтому я скользил и трясся по взлетной полосе, пытаясь разогнаться до нужной скорости. Казалось, будто «Хьюи» сейчас развалится на куски от шума и тряски, но Лиз спокойно улыбался, сидя в левом кресле.
– Все в порядке.
Когда две трети взлетной полосы были позади, перегруженный и страдающий «Хьюи» наконец-то набрал полетную скорость и с трудом взлетел. Ричер наградил свою ласточку одобрительным возгласом.
Мы хотели взлететь на три тысячи футов, но на протяжении всех тридцати миль полета я не смог подняться даже на половину этой высоты. Пока мы продвигались вперед, как навьюченная лошадь, до меня дошло, что переход несущего винта в авторотацию при такой перегрузке мог обеспечить нам более жесткую посадку, чем хотелось бы во время перевозки тонны взрывчатки.
Единственная новость, меняющаяся в лучшую сторону с каждой секундой нашего пути, заключалась в том, что мы сжигали много топлива. Машина должна была сильно потерять в весе к моменту захода на скользящую посадку, которую мне предстояло выполнить в пункте назначения.
Командир лагеря, в который мы направлялись, решил переложить задачу выбора места посадки на плечи сержанта, специально обученного всем премудростям авиации. Однако этого сержанта не оказалось на месте, поэтому задача выбора места перешла его помощнику, который, даром что напустил на себя серьезный вид, ничего в этом не понимал.
Мы начали долгое, очень плавное снижение в направлении лагеря.
Я заметил помощника. Он высоко поднял руки, указывая на поросшую травой полоску рядом с передней границей лагеря. Создавалось впечатление, будто точка, на которую он указывал, находилась ровно с внешней стороны растянутого мотка проволочного заграждения, которое проходило между территорией лагеря и ближайшими деревьями. Места для посадки было достаточно, поэтому я не стал оспаривать его решение.
Подлетев ближе, снизившись и сбросив скорость, я добавил мощности. Только так мы могли смягчить удар при посадке.
Я пролетел над небольшой стеной из деревьев и выровнялся; находясь в шести футах над травой за пределами заграждения, в наушниках я услышал панический голос:
– Не садитесь здесь! – визжал голос. – Здесь минное поле!
– Минное поле?! – даже Лиз был впечатлен.
Если Лиз был впечатлен, то я был в ужасе. «Хьюи» неумолимо приближался к земле. Я находился слишком низко, чтобы продолжить посадку за изгородью. Я подтянул рычаг общего шага к своей подмышке и замер в ожидании шума. Наш «Хьюи», храни его Господь, перешел в трясущееся, насилующее двигатель парение в нескольких дюймах от земли. Сигнал предупреждения о низких оборотах пронзил мои уши, и в течение нескольких кошмарных секунд я молился, чтобы вертолет удержался в парении. Двигатель начинал захлебываться от напряжения. Чтобы не закипеть, мне пришлось снизить мощность, поэтому я немного отодвинул рычаг общего шага, опустил машину еще ниже и дал турбине возможность немного разойтись. Когда полозья почти коснулись травы, сигнал предупреждения отключился и обороты стали возвращаться в норму. Когда все стабилизировалось, я медленно поднял машину обратно, на шесть дюймов над минным полем.
