- Саш… - жена погладила его по руке. – Скажи, у меня фигура сильно изменилась? – он молчал. И Саня расширила вопрос: - Я поправилась?
- Ага, - ляпнул Саша. Ляпнул, конечно, в своем репертуаре, не подумав. Потому что Санина безмятежность тут же и кончилась, и она резко села на кровати, стащив на себя все одеяло.
- Я так и знала! – Саня шмыгнула носом. – Ну ничего… вот весна начнется. Я бегать буду. Я присмотрела уже - есть такие специальные детские коляски для бега. И питание надо все-таки корректировать, вы с Шуркой меня своими булками совсем с пути сбиваете. А я такая толстая, что уже в зеркало на себя смотреть противно!
- Санька! – Саша ошарашенно смотрел на жену – невероятно прекрасную с разметавшимися по плечам светлыми волосами, с волнующим изгибом пышной груди, кое-как прикрытой одеялом. А потом, как обычно, не найдя слов, просто дернул ее на себя и всю, как смог, обнял. – Ты с ума сошла! Да ты такая… - его ладонь прошлась по спине, нырнула по талии вбок, легла на живот, Санька попыталась увернуться, но он не позволил, прошелся мягко вверх до груди – а потом снова прижал ее всю к себе. - Санька…. Я от тебя кайфую такой… Ты такая стала… Мягкая… пышная. Тискал бы и тискал, натрогаться не могу.
- А что, раньше меньше нравилась? – подозрительно поинтересовалась Саня. – Когда худая была?
Нет, на такие уловки Александр Оболенский больше не попадется, он ветеран семейной жизни и знает, что говорить!
- И раньше ты мне нравилась, очень! – он прижимал ее к себе и шептал на ухо. – Когда была стройная неутомимая секс-бомба, - Санька попыталась взбрыкнуть, но он ей не дал. - И теперь нравишься – вся такая мягонькая, как хлебушек. Ты теперь мать моего ребенка, и ты, конечно, стала другой. И я тебя люблю – сил нет как.
Саня помолчала. Потом вздохнула удовлетворённо, словно окончательно поверив ему. Сама прижалась крепко и закинула на него свою все такую же длинную и стройную ногу.
- Про «сил нет как» - это ты конкретно привираешь, Сашка… - и перед тем, как откинуться на подушки под его жадными поцелуями, успела выдохнуть: - Но коляску для бега ты мне все-таки купи…
Он и в самом деле не мог ее натрогаться. Шалел от того, какая Саня стала после рождения дочери. От налитой пышной груди, которая прибавила в размере как минимум еще одну единицу. От мягкого животика с ума сходил, и ему плевать было на Санины стенания по поводу пропавших кубиков пресса. Вот от этого мягкого руки же оторвать не возможно! И бедра ее округлившиеся ему нравились безумно. Новая Саня ему до одури нравилась вся! Но поскольку объяснить всего этого Сашка категорически не мог, он просто исцеловал каждый сантиметр нового тела горячо и нежно любимой жены.
***
Саня: Саш, мне машину не отдали. Сказали, что не успевают сегодня все сделать.
Саша: Я на хрен разнесу этот автосалон по кирпичам! Приеду и рубильник им вырву! Сам поставил – сам и вырву!
Саня: Эй, грозный повелитель электричества, успокойся! Если ты это сделаешь, кто мне машину завтра отдаст? В общем, я Шурку на такси отвезу на хоккей, мы там с Аней погуляем в парке пару часов, а потом на такси назад.
Саша: Не вызывай такси обратно - я вас заберу.
Саня: Ты самый лучший на свете, папа Саша!
Александр смотрел на переписку и улыбался. Так с улыбкой и поехал дела доделывать. Но мысли его все равно были с ними, с его семьей – с Саней, с Шуркой, с Анечкой.
Шурка прочно поселился в их доме - вместе со своим сложным переходным возрастом и хоккеем. Впрочем, переходный возраст сына, который сводил с ума Иру и даже в самом Саше вызывал иногда острое, почти непреодолимое желание отвесить Шурке педагогический подзатыльник, совершенно не распространялся на Саню. Вот с Саней Шурка был мил, весел, вежлив. Они о чем-то постоянно шушукались, хихикали. И за то, кто будет держать коляску во время утренних пробежек, еще какое-то время назад каждое утро оглашал ритуальный спор. Аня в этом споре всегда была на стороне брата. Вот, кстати, на Анечку Шуркин переходный возраст тоже совершенно не распространялся. Эти двое обожали друг друга. Саша с замиранием сердца следил за тем, как его сын-лось бегал по лужайке перед домом с Анечкой на плечах. Саша дёргался, порывался выскочить на крыльцо и сдернуть дочь с высоты почти двух метров. Но его каждый раз останавливала Саня. Хотя она тоже волновалась, это было видно. А вот Анечка лишь заливисто хохотала, обозревая мир с недоступной с ее роста, огромной высоты.
И с Анечкой Шурка тоже шушукался и хихикал. А еще он служил гонцом и курьером между Анечкой и Алиной, передавая девочкам друг от друга какие-то конфеты, браслетики, значки и прочие девчачьи сокровища. Это грань его жизни Александра Оболенского изумляла больше всего. Девочки виделись пару раз, на Шуркин день рождения и еще как-то. Но между ними сразу же возникла сильнейшая душевная приязнь, с которой, сказать по чести, Александр просто не знал, что делать. А Анечка, не вникая особенно в нюансы взаимоотношений между взрослыми, определила Шуркину сестру и в свои сестры тоже. Так и называла ее - «Моя сестренка Алина», показывая всем и каждому фото черноглазой черноволосой Алины. Это было уже, по мнению Саши, явным перебором. Будто Ира никак не хотела исчезать из его жизни. Но с другой стороны, Александр не мог не радоваться тому, как на все это реагировала Саня. С рождением Анечки жена словно успокоилась и что-то для себя окончательно решила по поводу Ирины. Конечно, подругами они не стали – боже сохрани! Но вполне спокойно общались – хотя бы по поводу Шуры, который теперь большей частью жил у них. Ира была снова беременна – видимо, ее новый муж сумел настоять на своем. Плюс маленькая дочь. Плюс Шурка со своими переходными взбрыками и хоккеем. И теперь именно у их входной двери валялись клюшки и огромная сумка с вратарским обмундированием. И Саша один раз, тихо изумляясь, нечаянно подслушал, как Саня устраивала Шурке нагоняй за то, что он нагрубил матери. Проняла его, и Шурка звонил, и мрачно и сцепив зубы, но извинился перед Ирой.
В общем, жизнь Александра Оболенского была теперь наполнена довольно странными на первый взгляд обстоятельствами. Но рядом была Саня, и поэтому всем обстоятельствам Сашка смотрел в лицо с улыбкой.
***
Своих Александр увидела сразу – всех троих. Хотя вообще-то их стояло четверо. Саня, Аня, Шура – и четвертый. Очевидно, это был Шуркин тренер. Здоровенный, габаритами даже, наверное, покрупнее самого Саши. Но значительно моложе. Он о чем-то говорил с Саней, периодически поворачивался к стоящему рядом Шурке и хлопал того по плечу. А потом снова оборачивался к Сане и рассказывал, жестикулировал, смеялся, демонстрируя красивые ровные зубы. Интересно, откуда у хоккеиста такие великолепные зубы? Да еще в полном комплекте? И почему ему их еще не повышибали? Александр непроизвольно сжал руку в кулак, когда тренер снова громко засмеялся в ответ на какие-то Санины слова. Он явно получал удовольствие от этого общения.
Ну так еще бы!
Упрямая Александра Оболенская таки добилась своего. И вернула себе девичью, дородовую фигуру. Вернулись кубики на пресс. К огромному Сашиному сожалению, грудь тоже вернулась к былому, до-анечкиному размеру. Нет, Саша считал свою жену самой красивой женщиной на свете, невзирая на наличие или отсутствие кубиков пресса и не учитывая, какого размера грудь. Но все-таки в глубине души с некоторой грустью вспомнила этот период, когда Саня была мягкой… до дрожи в его пальцах. И он надеялся, что это еще повторится. Очень надеялся.
