этот мужу, «Бог
знает какие дебри», – отмечает Марта, идя по длинному темноватому коридору.4
Двойные смыслы здесь несомненны, и им подводится итог – дождём и
размышлениями Марты: «Заморосило… Морось перешла в сильный дождь.
Марте стало смутно и беспокойно … и вчерашний день, и сегодняшний были
какие-то новые, нелепые, и в них смутно проступали ещё непонятные, но значительные очертания».1
С Мартой начинает происходить то, что, по её представлениям, происходить не может и не должно: «Жизнь должна идти по плану, прямо и строго, без
всяких оригинальных поворотиков».2 Бессознательно, чтобы сохранить свою
систему ценностей, Марта помещает всё это «смутное» (слово, постоянно со-провождающее на этих страницах ощущения Франца и Марты) в «законный
квадрат» паркета своих понятий, а именно: в «квадрат» адюльтера, положен-ного, как она думает, даме её круга, и «всё стало как-то сразу легко, ясно, отчётливо».3 Неожиданное появление, на ночь глядя, в доме Драйеров Франца
(Драйер вызвал его на «ночной урок» в своём магазине) провоцирует Марту
устремить на будущую свою жертву «нестерпимо пристальный взгляд», дающий понять, что не следует говорить мужу о помощи, оказанной ею в снятии
Францем квартиры, – и вот их уже соединяет тайна, треугольник почти готов.
Дабы читатель понял, чего стоят потенциальные соперники, автор выводит их на ринг. Ведь Драйер, в молодости, лет двадцать тому назад дружив-ший с кузиной Линой, матерью Франца (и, видимо, приблизительный её ровесник), тоже был тогда беден и начинал приказчиком, но разорившиеся родители Марты выдали её замуж уже «за легко и волшебно богатевшего Драйера».4 И вот теперь он, ночью, везёт Франца в свой огромный роскошный магазин, чтобы самолично дать ему первый урок, оказавшийся насыщенным таин-ствами театрализованным зрелищем, – урок, как комментирует автор, который
«вряд ли принёс пользу Францу, – слишком всё было странно и слишком прихотливо».5 В «упоительную область воображения», вслед за «художником» и
«прозорливцем» Драйером, Францу доступа нет – не дано. Не быть ему и
4 Там же. С. 43-45.
1 Набоков В. КДВ. С. 47.
2 Там же. С. 17.
3 Там же. С. 48.
4 Там же. С. 55.
5 Там же.
101
Пифке – это представительный человек, «с бриллиантом второстепенной воды
на пухлом мизинце»,6 видимо, работающий кем-то вроде управляющего, посредника между покупателями и продавцами. В уроках Пифке, однако, для
Франца оказалось слишком много арифметики, и он был препоручен для обучения молодому приказчику, подозрительно на Франца похожему, почти
двойнику, даже в таких же черепаховых очках, но с опытом и некоторыми нюансами в облике – не в пользу Франца. Причём, в полном согласии с Драйером, Пифке определил Франца не в отдел галстуков, где всё-таки нужно какое-то эстетическое чувство, а в спортивный отдел, осенью, в межсезонье, когда
там работы не слишком много. Уже через месяц, заботливо опекаемый своим
идеальным, атлетического вида попечителем, Франц «с удовольствием замечал своё прохождение в зеркалах», и «сошёл бы за приличнейшего, обыкно-веннейшего» приказчика, если бы не… – и автор перечисляет целый ряд, что
называется, «физиогномических» признаков («чуть хищная угловатость нозд-рей», «странная слабость в очертаниях губ», беспокойные глаза, прядь, спада-ющая на висок),1 – настраивая читателя на подозрения в криминальном потен-циале, таящемся в этом персонаже.
Франц абсолютно и безнадёжно бездарен – и именно этим он опасен. Даже
те простые, но полезные и по своему забавные навыки, которые он оказался
способным освоить от приставленного к нему, прямо-таки образцового (как бы
«Франца» в идеале) учителя, его не занимают. Он пуст и равнодушен, как манекен в витрине. Бездарность в соединении с низкой самооценкой никогда и никем
не любимого молодого человека, с памятью, о которой «он знал, знал, что там, где-то в глубине, – камера ужасов»,2 – таков, видимо, тайный спусковой механизм, который превратит робкого провинциала в соучастника преступления.
Надо сказать, что в отличие от потусторонних и этически индифферент-ных к своим творениям сил, Набоков к своим героям отнюдь не безразличен.
Он жалеет Франца и сочувственно, проникновенно видит причину его человеческой несостоятельности в холодном, жестоком, а подчас прямо-таки изувер-ском обращении с ним матери (за условной, плоской, карточной символикой
образа – комментаторы этого обычно как бы не замечают). Робость, дрожащие
руки, тревожность, неадекватность реакций, низкая обучаемость – всё это последствия его несчастного детства. Мадоннообразность, почудившаяся ему в
Марте, – образ ведь в основе своей материнский. Да и Марта – не похоже, чтобы она была счастлива в родительском доме.
Марта, по-видимому, и в самом деле чувствует нечто квазиматеринское, видя беспомощность, неловкость, растерянность в поведенческих привычках
6 Там же. С. 63-64.
1 Набоков В. КДВ. С. 65.
2 Там же. С. 13.
102
объекта её притязаний. Почти ежевечерне видя Франца в своём доме, она
начинает расспрашивать его о детстве, о матери, о родном городке, с удивлением замечая за собой, что «всё это было не совсем так просто – какой-то был
приблудный ветерок, какая-то подозрительная нежность».3 И наконец (сколько
сразу совпадений и указующих перстов судьбы!) – в воскресенье, когда Франц
дома, а за окном (предупреждающе!) «хлестал по стёклам бурный дождь», и
он, пытаясь написать письмо матери, не смог, отложил и стал вспоминать все
обиды
