преодолеть себя и все это произнести. Я хочу сказать о том, что она меня не теряла. Что я здесь, вот он я, и я никуда не денусь. Пусть какое-то время мы жили, испытывая друг к другу не самые теплые чувства, но так ли это важно, когда сейчас мы здесь? Но вместо этого у меня вырывается совсем другое:
— Не знал, что у тебя есть сердце!
— Вот ты дурак, — она качает головой, но я все равно замечаю мимолетную улыбку на ее лице.
Появляются ее друзья и мои родители. Почему именно сейчас? Я не успел ничего сказать, кроме какой-то ерунды. Вот так всегда. Я и в правду дурак.
Когда выходит врач и объявляет нам о том, что дядя Володя будет в порядке, я ухожу из больницы. Мне очень хочется объясниться с Леной, но сначала мне нужно кое-что сделать.
Дверь в квартиру Венериных приоткрыта. Я прохожу в гостевую спальню и сочувственно смотрю на Владу, закрывающую злосчастный чемодан, набитый вещами.
— Знал, что найду тебя здесь.
Она вздрагивает и непонимающе смотрит на меня.
— Зачем ты пришел?
— Твой папа будет в порядке. Ты все еще можешь быть с ним.
Она глубоко дышит и усаживается на край кровати.
— Я думала, что всё… Всё…
— Да, я знаю. Поэтому и пришел.
— Я думала, что он тоже хочет быть со мной, — борясь с подступающими слезами, глухо произносит она. — Я так хотела, чтобы он хотел.
— Он хочет, — я усаживаюсь на кровать с другой стороны. — Но он любит и свою жену. И Лену. Не обязательно было строить целый план заговора, чтобы быть с ним. Нужно было просто спросить, чего хочет он.
Влада шмыгает носом, и в этот раз (по крайней мере, мне так кажется) она плачет по-настоящему.
— Мне было страшно. Решить за него было проще.
Она поднимается с кровати, вытягивает ручку чемодана и бредет на выход.
— Не уезжай, — я догоняю ее в прихожей. — Ты все еще можешь все исправить!
— Мы оба знаем, что это не так. Здесь мне не место.
Она задерживается у лифта, поворачивает голову и посылает мне ангельскую улыбку, ту, от которой у меня когда-то сорвало крышу.
— Спасибо.
Некоторое время я стою у дома Венериных и пялюсь в одну точку. Затем беру себя в руки и иду домой.
Захожу в свою комнату и открываю нижний ящик стола. Вытаскиваю конверт со стразами и спустя столько лет вскрываю ногтем. Внутри лежит сложенная вдвое бумажка. С гулко стучащим сердцем разворачиваю бумагу. Лена, наверное, написала целую поэму, но потом долго перечеркивала свои каракули черной гелевой ручкой. Да так, что разобрать хоть что-то не представляется возможным. Зато две фразы остались нетронутыми. И, на фоне сотни перечеркнутых слов, они тут же бросаются в глаза.
«Пожалуйста, поговори со мной»
Вторая фраза написана через строку. Я перечитываю ее раз за разом, и колени подгибаются сами по себе.
«Я тебя люблю»
Глава 30. Краснов
По дороге к дому Венериных я вдруг останавливаюсь. А вдруг они останутся в больнице на ночь? Вдруг я зря несусь туда, как сумасшедший? Решаю, что не зря. А даже если и так, подожду. Буду ждать, сколько потребуется.
Светофор возле дома Венериной краснеет прямо передо мной. Чертыхаюсь и нервно топчусь на месте. Бородатый дядька, остановившийся рядом, скашивает на меня глаза и делает шаг в сторону. На всякий случай.
На парковке через дорогу останавливается знакомая машина, и я пытаюсь разобрать номера. Это не требуется. Я вижу, как из авто выбирается Ленина мама, а затем и сама Лена. Я машу ей рукой, но она меня не замечает. Забирает из багажника сумку, стоя спиной ко мне.
— Венерина! — кричу я.
Она удивленно озирается, пока наши глаза не встречаются. Загорается зеленый. Лена оставляет багажник открытым и подходит к переходу с другой стороны. Я иду по зебре, чувствуя, как ускоряется сердцебиение.
— Я прочитал письмо! — терпения не хватает, и я громко выпаливаю это на середине дороги.
Бородач снова косится на меня, затем обгоняет и быстро семенит прочь.
— Какое письмо? — не понимает Лена.
— Письмо со стразами, — объясняю я и вдруг замираю.
Ноги отказываются идти дальше. Она забыла о письме. Это вообще она написала? Я вдруг начинаю сомневаться во всем.
— А. Ну молодец! — она сверкает глазами.
— Знаю, надо было прочитать раньше, — говорю я, — но я не мог.
— Понятно.
Загорается желтый. Ноги приросли к асфальту.
— Может, это уже и не имеет значения, — говорю я.
— Может, и не имеет, — отзывается она. — Сейчас загорится красный.
— Я в курсе. Так это… то, что ты написала, все еще важно?
— Уйди с дороги!
— Важно или нет?
Светофор угрожающе моргает и выдает красный сигнал. Лена что-то отвечает, но гудок машины заглушает ее слова.
— Что?!
— Я говорю, какая разница, если ты без ума от Милашки? — с надрывом кричит она.
— Вы можете выяснять отношения на тротуаре? — встревает какой-то водитель, открыв окошко. — Я вообще-то тороплюсь.
— Да погоди ты, — отмахиваюсь я. — Нет, Лен, это не так! Я без ума от тебя. Всегда был и всегда буду!
Автомобили, сигналя, объезжают меня, но, несмотря на это, Лена смело шагает вперед. Синяя машина резко тормозит прямо перед ней, но она не обращает на это внимание. Она подходит совсем близко и улыбается.
— Нельзя было сразу прочитать письмо? — тихо спрашивает Лена.
Вместо ответа, я притягиваю ее к себе и целую под гудение машин.
— Теперь вы наконец-то свалите с дороги? — интересуется тот же водитель.
Мы с Леной вприпрыжку бежим по зебре, держась за руки и смеясь. Ленина мама встречает нас, уперев руки в боки. Но, несмотря на грозную позу, ее губы расплываются в улыбке.
— Я же говорила! — самодовольно выпаливает она.
***
— Да ты прям шпион, — говорит Лена, когда мы наворачиваем второй круг вокруг школы. — Записал на диктофон бредни Влады. Если бы папа этого не услышал, не поверил бы.
— Надеюсь, вопрос с пансионом закрыт? — улыбаюсь я.
— Вроде бы да. Не понимаю я его. Он собирается ездить к ней, проводить с ней время, после всего, что она устроила!
— Дядя Володя — хороший отец, — говорю я, сжимая крепче Ленину руку. — Он поступает правильно.
— Да, но… Зачем она вообще это сделала? Папа и так постоянно был рядом с ней. И вот еще что: откуда она узнала про ту историю с Васенькой?
— Влада просто хотела любви. Это ведь не противозаконно.
— Влада… Что это вообще за имя такое? — бурчит Лена и морщит нос.
