и что-то забормотал быстро. – Продолжайте, пожалуйста, – обратился он к стражнику. – Как устанете, перенесём его в угол.
Сам он, подхватив чужой клинок, вышел прочь. В голове билась только одна мысль. Если бы он не заблудился во время пожара, то отпустил бы убийцу с миром. Если бы не зашёл к Юсу, то поверил бы его словам. Позади раздались удар и хриплый вскрик. Закрыв глаза, Лоренц хромал к выходу. Руке уже тяжело было опираться на трость – так хотелось бросить её и пойти быстрым летящим шагом, как каких-то три месяца назад!.. восстановится ли его нога? Или ему суждено, как и батюшке, до конца жизни ходить с костылём?..
Марта всё ещё была в управе. Она вытирала руки, тряпок и бутылей на столе поубавилось. Лицо её было печально.
– Ваше Сиятельство, – она поклонилась. – Я сделала, что могла… его бы приодеть, чтоб закрыть рану. А то слухов не оберёшься… кто видал?
– Только Анешка и Юлек, – Лоренц протянул ей нож. – Я понимаю, что многого от тебя прошу. Но сверь это лезвие с раной у Олафа. Мы нашли нож у одного из селян. Кажется, убийца у нас в руках.
Марта покосилась на лестницы в подвал, с которых доносились слабые крики.
– Я уж поняла, – вздохнула она. – Давайте, отнесу, проверю… вы лезвия-то не касайтесь. Злое это оружие, нехорошее. Не знаю, как долго на них яды держатся. Даже если наш им владел – кто знает, откуда взял?
Чуть поклонившись ей в знак уважения, Лоренц отправился обратно на лестницы. На душе было удивительно пусто. Удары раздавались реже и реже, однако крики стали громче. Другие заключённые, оставшиеся в пустой свободной камере, слушали с неприкрытым волнением и даже страхом.
– Чем провинился, ВашСиятельство? – ближе к решётке прошёл беспокойный мужичок. На его руке болтался старый потрёпанный шёлковый платок. – За что так бьют-то?
– За ложь дворянину, – негромко ответил Лоренц, даже не повернувшись в его сторону. – За убийство. И за ересь.
Мужчины за решёткой напряглись. Кто-то ахнул, кто-то заворчал. Юноша ускорился, насколько хватало сил в онемевшей и опухшей ноге. В камере один из караульных всё стоял около пленного, потирая уставшее плечо, а двое других разматывали цепи на валах дыбы.
– Сказал что-нибудь? – почти участливо спросил Лоренц, подойдя к стене. Пленный поднял голову и плюнул ему на рубаху. Юноша застыл.
– Хорошо, – так же мягко сказал он. – Я понял. Будьте добры, – повернулся он к стражнику, – снимите с него штаны и рубаху, и продолжайте дело. Как только всё будет готово, – он кивнул в угол, – сможете отдохнуть.
– Нет, – прохрипел мужик, пытаясь увернуться от руки, вспарывающей ткань, – пожалуйста, не надо…
Лоренц чуть улыбнулся.
– Если позор развяжет тебе язык быстрее ударов, так тебе же будет легче. Если и это не поможет, то… – он осёкся. На иссечённой груди пленника краснели старые плохо зажившие шрамы, складывающиеся в такую знакомую звезду. Жан опустил взгляд.
– Кажется, нам надо тебя разговорить как можно скорее, – прошептал Сиятельство, не отводя глаз от вырезанных на коже символов. Патрульные хмуро кивнули и подняли ключи.
Смотреть на то, как тело привязывают к валам дыбы, не было никаких душевных сил. Мужчина вяло сопротивлялся, пытался пинаться коленом и кусать караульных за пальцы, но добился лишь того, чтоб его держали сразу со всех сторон. Когда один из стражей осторожно тронул Лоренца за плечо, тот повернулся.
– Давай снова поговорим, Жан, – он присел на стоящий рядом кривой табурет. – Почему ты напал на того хромого калеку? – юноша кивнул стоящему в изголовье караульному, и тот потянул ручку вала. Раздался тихий вязкий треск. Мужик захрипел, еле сдерживаясь от болезненного крика.
– Не скажешь? – Лоренц тихо вздохнул и отвёл глаза. Не так, не так он представлял себе власть! Правитель должен судить людей по справедливости и помогать слабым, а не наблюдать с усталым лицом за пытками. Жан заскулил; раздался скрип, и он вскрикнул. Лоренц кивнул стражнику, и тот ослабил цепи.
– Он… он следил за мной, – прохрипел мужик в попытках отдышаться. – Ходил по пятам. Я боялся, что он опасен.
Сиятельство покачал головой.
– Бессонный и обессиленный человек на костылях? Опасен такому здоровяку, как ты? Не смеши меня. Будьте так добры…
Снова скрип валов, стук шестерней и звон цепи. Снова громкое хриплое дыхание и сдавленный крик.
– Хватит, прошу вас! – Жан заметался, по щекам его текли слёзы. – Пожалуйста, пожалуйста!.. я скажу, я всё скажу, только прекратите, небом молю!
Караульный отпустил рычаг, и тело обессиленно размякло на деревянной опоре.
– У меня к тебе много вопросов, – Лоренц не поворачивался к нему, лишь иногда украдкой бросая на него взгляд. Смотреть в глаза было бы нестерпимо больно. – Почему ты напал на хромого?
– Он… он… – стражник протянул руку к валу, и Жан снова залился слезами. – Не надо, прошу… он видел, кто ко мне приходил, и… и что мне отдали…
– Кто к тебе приходил?! – рявкнул юноша. – Кто?! Почему тебе надо было убрать свидетеля?
Мужик замотал головой, прикусив губу. Караульный, вздохнув, снова чуть провернул рычаг. Лоренц побледнел.
– Тот убитый с объеденным носом… – прошептал он, почувствовав, как онемели его пальцы. – К тебе приходил фратеец… и Олаф увидел вас вдвоём за храмовым двором, куда пришёл помолиться перед лечением… верно?
– Пусть я слаб телом, но душа моя навеки с тобою, – пробормотал Жан. – И никогда я не откажусь от её будущего во имя неги и спокой… нееет! – снова прохрипел он, когда цепи дыбы растянулись в стороны.
– Что он тебе передал?! – Лоренц вскочил со своего места – насколько позволяла больная нога – и склонился над мужиком. – Это ведь твой костёр я сегодня видел в степи?! Что ты там делал?! Что тебе велели?!
– Ничего не велели… – прохрипел Жан. – Я поступаю по своему наитию… никто надо мной не стоит…
– Что тебе передали? – прошептал юноша, – отвечай! – он ударил по валу ладонью. – Ты с ними заодно, так ведь?! Что ты делал в степи?!
Рычаг снова сдвинулся, и мужчина зашёлся криком. Лицо его побледнело, глаза закатились от боли, а из горла вырывался какой-то свистящий
