и уходят, начинали хныкать. А родители пристально смотрели на стену и не видели там Шантеклера.
Некоторым казалось, будто ночью Шантеклер кукарекал, но они не были уверены. И никто не слышал его кукареканья начиная с рассвета.
Близкие к панике, они вопрошали:
— Где Шантеклер?
А потом кто-то сказал:
— Он бросил нас!
Животные снова пугливо уставились на стену. Так и есть. Шантеклера на стене не было. Олень задрожал и забил копытами. Кролики от такой мысли сразу одеревенели.
Их всех одолевал жар небесный. Они трепетали.
Еще кто-то сказал:
— Он бросил нас! Он убежал ночью! Он спас свою шкуру и оставил нас умирать!
Животные, все в поту, беспомощно забродили по лагерю. Они отворачивали головы от угрюмого, всепроникающего шипения. О Создатель, что за злобное небо!
Наконец у одного иссякло всякое терпение.
— Предатель! — крикнул он.
— Нет! — тут же взвизгнул Джон Уэсли Хорек.
Он побежал, протискиваясь сквозь толпу, пытаясь проложить себе дорогу к стене. Он бы им сказал, если бы ему было откуда сказать.
— Он предал нас! Он запер нас здесь! Он назвал это крепостью! Но это тюрьма!
— Нет! Не так! — кричал Джон Уэсли, продираясь, карабкаясь, выискивая малейшие лазейки в толпе. Кто говорит такое о Петухе-Повелителе? Тот просто осел! Джон У. отыщет его, перекусит сухожилие на его пятке, собьет с ног и заткнет ему пасть. Просто осел! Только бы до него добраться!
Исходящие потом животные дружно стонали:
— Тюрьма!
Они стали карабкаться на стену. Джон Уэсли затерялся в толпе.
Почему первыми на стену полезли дикие индюки? Достигла ли их ушей общая паника?
Сами ли они побежали? Или были выброшены, будто пена морская, грохочущей стихией?
Дикие индюки неловко взбирались на стену, падая, кувыркаясь и вновь поднимаясь. Забравшись на самый верх, они вдруг завопили в смертельном ужасе. И повернули назад, пытаясь пробить себе дорогу сквозь напирающую толпу. Но это было бесполезно. Животные не обращали на них никакого внимания. Дикие индюки ужасно хотели вновь оказаться там, в лагере, но кто бы им позволил?
Тогда индюки обезумели. Они заметались, сотрясаемые ужасной дрожью, и завизжали.
Вот это животные заметили — ибо индюков облепили змеи. Блестящие, смертоносные гадины опутали ноги и вцепились в горла, обвили тела и выжидали, подразнивая, прежде чем ужалить.
Весь лагерь животных погрузился в мертвую тишину, внимая скорбному танцу на вершине земляной стены.
А потом индюки откинули головы назад и умерли, издав булькающий клекот, прежде чем замолкнуть навсегда.
Не было ни звука, только шипение. Шипели василиски.
Трупы упали за стену и пропали из вида. Но два индюка свалились внутрь. Они скатились в лагерь. Змеи с горящими, опаляющими глазами соскользнули с мертвецов, и животные, не отрывая от них безумных взоров, клонились и клонились назад.
Змеи эти подняли головы — так, что половина их лоснящихся тел возвышалась над землей, а вторая как бы продолжала двигаться, и они отползли от двух мертвых индюков. Они развернулись веером и медленно приближались к уставившимся на них животным; их влажные тела мерцали и переливались сетью морщин, их глаза горели разъедающим огнем, головы были гордо вскинуты, будто у маленьких королей, пасти ухмылялись и шипели.
А животные безмолвствовали, не в состоянии сдвинуться с места. И оторвать глаза от василисков они тоже не могли.
Вдруг с крыши Курятника донеслось кукареканье Шантеклера.
Змеи остановились и, вглядываясь, закрутили головами.
Шантеклер закричал снова — мощно, грозно, ясно.
Животные обрели способность двигаться, рванулись и побежали прочь, наконец завизжали.
И опять закричал Шантеклер. Его кукареканье стало плетью, и он хлестал ею змей.
Змеи съежились, осели. Они прятали головы в землю, будто хотели проползти сквозь нее; но сделанный пчелами настил оказался надежной преградой. И они стали разворачиваться к стене.
— Я заклинаю вас именем Создателя,— кричал Шантеклер.— Где бы вы ни были — прочь!
Так бичевал он их своим кукареканьем.
Извивающейся массой змеи устремились к стене. Животные прижались к Курятнику, к стопам своего Повелителя.
— Я заклинаю вас величайшим из имен, убирайтесь прочь! Если вы покоритесь — прочь! Если не покоритесь — умрите! Умрите! Умрите!
Они ползли вверх и через стену. И никто уже не видел их, кроме самого Шантеклера, взирающего с крыши Курятника. Крик Петуха сметет и смутит, — сказала Скорбящая Корова. Только что Шантеклер испробовал третий тип своих кукареканий. Кукареканья по случаю и канонические кукареканья сейчас были ни к чему. Эти же были Кличами Власти!
Но все же вверх и через стену уползли все, кроме одной. Одна змея глубоко зарылась в тело убитого ею Индюка и надежно укрылась там. Эта гадина спряталась в утробе величественного Пучеглаза. Эта змея осталась в лагере.
— Во имя Создателя,— бросил Шантеклер животным, что так тесно сгрудились вокруг Курятника,— что с вами? Разве вчера вы не слушали меня? Разве вы все забыли?
Животные опустили головы и безмолвно трепетали.
В дверях Курятника, отдельно от всех, возвышались три фигуры: Джон Уэсли Хорек и Пес Мундо Кани, оба запыхавшиеся, а также Лис Лорд Рассел с нелепым, болезненно раздувшимся рылом. За ними виднелась огромная груда руты.
Потерпев неудачу в своих стараниях защитить доброе имя Повелителя, Джон Уэсли перепрыгнул через стену и кинулся в лес, на поиски Шантеклера. Оттуда навстречу ему с невероятной скоростью несся Мундо Кани с Петухом на спине.
— Создатель вернет вам разум! — продолжал Шантеклер с крыши Курятника. — Или ни один из вас не останется в живых. Вы решили, что стена эта — просто дурачество? Вы думаете, я смеялся над вами, заставляя все это строить? Я знал, что снаружи змеи!
Шантеклер гневно смотрел на животных. Он продолжил, будто бы разговаривая сам с собой:
— Мы собираемся сражаться с врагом, но сначала вручим ему себя прямо в руки.
И он закричал во весь голос:
— Вы приманили их в этот лагерь! Вы понимаете это? Не только тем, что взобрались на стену. Не только отворив им двери своих утроб. Но вашим неверием. Воины! Воины? Толпа младенцев, вот вы кто! Если вы не верите сказанному мной, если не будете все заодно, вас ждет кровавая баня! Кто желает прямо сейчас отправиться домой? Убирайтесь! Прочь от меня!
Шантеклер замолчал — и тут же устыдился своей яростной вспышки. То был трудный момент для Петуха-Повелителя. Он взглянул на индюков, уже мертвых, на животных, уже сломленных, скребущих землю; и он почувствовал, что в гневе своем зашел слишком далеко.
