class="p1">Понадобилось мгновение, чтобы взять себя в руки, и он куда спокойнее приказал отправить каждого ребенка и каждую мать в особое место на северной стороне лагеря.
Затем, пока исполнялся приказ, Шантеклер спустился в Курятник и десять минут стоял, обратившись лицом к голой стене. Ни одна из кур не нарушила его покоя.
— Рута, — наконец обратился он к Пертелоте, еще прежде чем обернулся и взглянул на нее.
А когда он повернулся, лицо его было спокойно.
— Натрите рутой все вокруг места для матерей и детей. Сделайте замкнутый круг. Но сами держитесь подальше. Необходимо также обмазать каждого воина. Каждый должен вонять рутой.
И он вышел из Курятника.
Рута, сказала она, защитит.
Этим утром змеи смогли незаметно приблизиться к лагерю просто потому, что охрана — лисы — разбежалась и некому было поднять тревогу. Лишь только Скорбящая Корова покинула Шантеклера и лишь только наступило это белое утро, перед Петухом-Повелителем предстала ужасающая картина. Он увидел, как из воды на сразу почерневший берег выходят василиски — тысячи и тысячи василисков, извивающихся и ползущих на равнину.
Шантеклер подскочил к стене, собираясь разбудить лагерь и вернуть Рассела. Но прежде он увидел чудо: каждое дерево и каждый куст на равнине увял и поник перед василисками — каждый куст, кроме одного! Этот куст они обходили.
— Рассел! — закричал Шантеклер.
Тут же Лис выскочил из этого куста и побежал к стене. Куст мгновенно увял, но на Рассела змеи не нападали. А Рассел, вопреки всему своему благоразумию, открыл пасть и лязгнул зубами. Он ухватил трех змей за середины и продолжал бежать. Они корчились у его рыла, и он споткнулся и упал в ров к ногам Шантеклера, но он прокусил их, и они сдохли.
И когда Шантеклер стал помогать Лису, оглушенному от боли в ужасно распухшем носу, — вот тогда Петух-Повелитель почуял горький запах руты, обволакивающий его стражника.
Рута, сказала она, защитит.
— Чудо в том,— говорил теперь Шантеклер своим воинам, тесно сгрудившимся вокруг Курятника, в то время как Пертелоте и прочие куры энергично натирали их рутой,— чудо состоит в том, что все-таки они смертны! Знайте это. Повторяйте себе это снова и снова. Верьте этому. Ни за что, ни за что не позволяйте, чтобы их причудливый облик затуманил ваше сознание или убедил отказаться от борьбы. Они уязвимы. Они смертны.
Шантеклер держал свою последнюю, вдохновляющую речь, прежде чем послать своих воинов за стену.
Негромким, но уверенным голосом он принялся хлестать своих воинов. Он склонился с конька крыши Курятника и скреб их души, описывая зло, притаившееся за стеной. Не об одних василисках он говорил, но о зле. О зле как таковом и о том, на что способно оно.
Затем точно таким же тоном, без малейших утешительных ноток, он стал поименно перечислять своих детей. Контраст был мучителен. Он родил — хотя само слово так и не было произнесено — слово «смерть» в каждом сердце.
Воины большие и малые, с зубами и без зубов начали бросать взгляды на стену. Зубы оскалились. Копыта, лапы и когти скребли землю. Раздувались ноздри.
«Принц» — так назвал он каждого из Чиков. Он указал туда, где лежали они погребенные. «Мои»,— сказал он. «Ваши»,— добавил все тем же негромким, бичующим голосом. «Но теперь не мои и никогда более не ваши».
А потом он назвал имя врага.
— Кокатрисс,— произнес он едва слышно. — Кокатрисс. Кокатрисс-с-с-с-с-с-с.
Глухой ропот поднялся из гущи воинов, а Шантеклер, будто огнемет, все извергал и извергал шипящее имя врага, пока не закричал, изогнув шею над шумящей толпой:
— КОКАТРИСС-С-С-С-С-С-С-С!
Дыбом, будто иглы, поднялась шерсть на тысячах спин. Судорожно задергались мускулы. Ощетинились перья на каждой оперенной шее. Обнажились зубы. Скривились губы на тысячах рычащих лиц.
Тихая, монотонная речь Шантеклера вселила ярость в души его воинов. А еще она обуздывала их, держала их в напряжении, отдавалась дрожью в ногах. И теперь он отбросил ее.
— Восстаньте, — заревел он, и путы ослабли.
— Идите! — крикнул он, и путы упали совсем.
Животные были свободны. Они развернулись.
— Вас ведет Создатель! А вы! Вы! Убейте их всех!.
Не спеша, но с ужасающим упорством воины двинулись к стене.
С крыши Курятника Шантеклер посылал невероятные, блистающие кукареканья — Кличи Власти, — и он наблюдал.
Все змеи на той стороне подняли головы, выжидая. Казалось, что все поле между рекой и стеной вдруг заросло живыми головами. Головы, будто тянущиеся из-под земли пальцы, колыхались взад и вперед, мерцая. Воздух наполнился шипением, громким, еще громче, оглушительным.
Вдруг перед Шантеклером предстало ужасающее зрелище. Ему показалось, что на холме у реки он узрел самого себя — будто зеркальное свое отражение. Он видел Петуха страшного обличья, Петуха, всего покрытого чешуей, серой чешуей, от самой шеи. У этого Петуха был мощный, извивающийся змеиный хвост и красный глаз. И глаз этот, вровень с его собственным, холодно смотрел через долину прямо на Шантеклера. Кокатрисс тоже наблюдал.
Продлись это дольше мгновения, обдумай Шантеклер увиденное им, он понял бы все и оставил всякую надежду. Ибо там был не один враг, но трое, и каждый был другому отцом. И каждый жаждал крови и самой души Петуха-Повелителя. И каждый готов дождаться своего часа: Василиск, затем Кокатрисс и, наконец, сам великий Уирм. Это, мог бы узнать Шантеклер, было только начало.
Но Шантеклер предпочел не знать. Он отвернулся и закукарекал.
Глава двадцать вторая. Первая битва — кровавая резня и доблестный Хорек
И как же он кукарекал!
Он оторвал взгляд от этого Кокатрисса, которого никогда прежде не видел. Он слышал какой-то низкий, гортанный смех, прорывающийся сквозь шипение. И он обратил все внимание на своих воинов и страстно закукарекал.
Битва началась.
Через стену валили красные муравьи, будто извергалась песчаная лавина. Они рыскали среди василисков и кусали их. То был жалящий укус, но каждый Муравей, укусив, умирал. Тело же его повисало, намертво вцепившись в черную плоть. Змеи корчились. Шипение стало визгом и проклятиями. Они больше не ждали. Змеи ринулись вперед, навстречу нападающим.
Теперь через стену рвались воины, обладающие размерами, — кричащие, скачущие, ревущие, неистовствующие. И поле брани наполнилось криком. Крупные животные вскидывали головы. Они грохотали копытами в змеиной гуще, на землю хлынула черная кровь. Но змеи побольше в ярости своей туго натягивались, удлиняясь вдвое; они стрелами пронзали воздух; они, будто арканы, кидались и обвивали шеи этих животных.
