Абдулла подошел к Антону и заглянул ему в глаза. Антон вздрогнул, ему показалось, что на него смотрит сама СМЕРТЬ.
— Ты сильный. Я люблю сильных. Чего ты хочешь?
— Свободу. Азад. Вернуться домой.
— Этого не проси. Может, хочешь чего-нибудь съесть? Курить тоже не проси — Коран запрещает.
— Сладкого хочется. Сгущенки бы.
Абдулла открыл дверь в дом и что-то крикнул на своем языке.
«Похоже, он решил выполнить последнюю волю осужденного на смерть».
Странно, но он больше не чувствовал страха в ожидании последних мгновений жизни.
Вскоре из дома вышла черноволосая девушка в платке и длинном свободном платье, которое, впрочем, при движении обрисовывало изгибы ее тела.
Она протянула ему миску, в которой лежали большой кусок халвы, немного сушеного урюка и миндаля. Все время, пока находился в рабстве, он мечтал поесть чего-нибудь сладкого, а теперь, увидев девушку, не мог отвести от неё взгляд. У нее было характерное для здешних женщин продолговатое лицо с небольшим носиком, прекрасного оттенка слегка смуглая кожа, на щеках рдел легкий румянец цвета персика. Она было воплощением молодости, здоровья и красоты.
— Бери! Не бойся — я даю! — услышал он голос Абдуллы, сразу пришел в себя и взял из рук девушки миску, пряча глаза.
— Ты заслужил! Чего еще хочешь?
— Свежие белые простыни… — вырвалось у Антона.
Абдулла рассмеялся и вместе с девушкой вернулся в дом, а пленника вновь отвели в сарай, с миской в руках. Он понял, что казнь отменяется.
— Что я такое совершил, чем заслужил щедрость Абдуллы? — вслух задал он себе вопрос, прежде чем отведать лакомство.
Анвар, ставший его конвоиром после смерти Нуруллы, незамедлительно просветил его.
— Ты гурга загрыз! Клянусь Аллахом! На это способен только оборотень! Теперь ты сам Гург — так тебя прозвал Абдулла!
— Так я победил волка? — удивился Антон. — Я ничего не помню… Последнее мое воспоминание — это как я упал на землю, а смрадная, брызжущая слюной пасть все приближалась к моему лицу…
— Слушай, у тебя ведь есть татуировка гурга. Может, ты в самом деле оборотень? — Анвар выжидающе смотрел на него.
Антон хотел было согласиться с этим, чтобы внушить страх охраннику, но удержался — в положении пленника следовало быть незаметным, ничем не выделяться. А признать, что ты чем-нибудь необычен, — значит спровоцировать поработителей на непредсказуемые действия, скорее всего, с печальным исходом для себя.
— Нет, Анвар. Татуировка — это баловство, здесь многие ее делают.
Афганец злобно посмотрел на пленника и что-то сказал на фарси, Антон понял по интонации, что это было ругательство, а затем афганец добавил по-русски:
— Врешь, собака! Ты не гург, а собака-оборотень. Меня не обманешь, как Нуруллу! Я с тебя глаз не спущу и дождусь того момента, когда ты отправишься в ад!
Теперь Антона держали в сарае, который после ямы казался ему дворцом. С легкой руки Анвара это жилище называли Гургхона — Волчье логово. Антону стало известно, что через несколько месяцев Абдулла собирается отправиться в Пакистан по каким-то своим делам и решил там попробовать пленника в качестве бойца в боях без правил. Предстоящая «карьера» не прельщала Антона, но он благоразумно не возражал, не теряя надежды сбежать. В такой перспективе были и свои плюсы — кормить пленника стали значительно лучше, с ним изредка проводил тренировки в качестве спарринг-партнера мрачный Азизулла. Как Антон понял, тот когда-то был профессиональным борцом и также попал в плен к афганцам, будучи спецназовцем. Здесь принял ислам, а Аб-дулла приблизил его к себе, сделав своим телохранителем. Обо всем этом Антону поведал Анвар. Новоявленного мусульманина Азизуллу афганцы побаивались из-за того, что их предводитель, Абдулла, доверял ему.
На тренировках Азизулла старался говорить лишь необходимое, резко обрывая разговор с бывшим соотечественником на посторонние темы. У него была своя методика — на ошибки в технике борьбы он указывая своим громадным кулаком, который двигался со скоростью молнии и от удара которого Антон сразу оказывался на земле. Односложные фразы, которые скупо отмерял Азизулла, говоря с легким акцентом, вызвали у Антона ощущение, что тому неприятно говорить на родном языке.
Однажды Антона пригласил к себе Абдулла и долго с ним беседовал, собственно, говорил больше он, оставляя пленнику роль слушателя.
— Ты думаешь, откуда я так хорошо знаю русский язык? Может, все эти восемь лет я специализировался в изучении языка врагов-шурави? Дело в том, что я, как и большинство афганских командиров с обеих враждующих сторон, получил военное образование в Советском Союзе. Я учился в Ташкентском общевойсковом военном училище, а потом, находясь в эмиграции, учился в европейских университетах на врача, правда, недолго — вернулся на родину воевать. Видишь, как интересно? Вот ты, завоеватель, шурави, пришел в чужую страну и даже не знаешь ее истории, а если бы ты знал, то, может, подумал бы — стоит ли ехать сюда воевать.
— Я же не добровольно сюда попал, саиб Абдулла. Военкомат, призыв…
— Неправду говоришь — мне известно, что все, кто участвует в этой войне, прибыли сюда добровольно: кто за орденами и славой, кто испытать себя, а кто — обогатиться.
— Значит, я исключение, саиб.
— Нас называют коварными азиатами, но сейчас хитришь ты, пытаешься вызвать сочувствие. История моей страны, Афганистана, — это история войн. Всегда государства-хищники претендовали на нашу землю, но никогда не могли здесь долго задержаться, потому что плохо знали нашу культуру, наш менталитет, наши обычаи.
Наш народ живет по заветам своих предков, чтит многовековые традиции, с уважением относится к своим правителям. Однако пуштуны и мы, таджики, постоянно соперничаем. У нас может быть сильной только такая власть, которая не ущемляет интересов местных вождей и не нарушает требования религии.
В двадцатых годах этого столетия шах Амманулла, чтобы избавиться от влияния Англии, тесно сблизился с Советским Союзом, решил провести реформы: ввести частную собственность на землю, ограничить в правах нас, вождей племен, и даже начал открывать женские школы. Несмотря на то что Россия помогала подавлять многочисленные восстания, вспыхивающие из-за проводимых реформ, направляя свою авиацию и переодетых солдат, он все же вскоре лишился престола, бежал из страны. Во главе государства стал «полевой командир», таджик по национальности, Бача-и-Сакао, что означает «сын водоноса». Но он сформировал «правительство» из таких же дехкан низкого происхождения, и мы не поддержали его, хотя он был таджиком, — вновь у нас стала править шахская династия, пуштуны, вновь установились тесные связи с Советским Союзом.
В 1973 году принц Дауд совершил дворцовый переворот, пошел против своего дяди, шаха Мохаммеда Пехлеви. Он получил поддержку народно-демократической партии, во главе которой стояли Тараки, Кармаль и Амин, в результате Афганистан стал республикой.
