категоричность?
— То же, что и для всех, — отмахнулась Лена, моментально пожалев о том, что вступила в диалог.
— А именно? — настаивал Страхов.
Лена нахмурилась, подбирая слова, отвернулась и, желая придать свои действиям непринужденности, стала разглядывать стеллаж. На несколько секунд лицо ее погрустнело, и кончик носа машинально задергался от испуга. Она прошлась по залу и вдруг просияла:
— Радикальное принятие одной точки зрения и отвержение другой.
Страхов рассмеялся и насмешливым тоном спросил?
— Пытаешься мыслить вне Аристотелевой логики?
— Не понимаю, о чем ты, — оскорбленно заявила Лена.
Страхова раззадорила неумелая попытка провести спор, и он, ощущая скорую победу и не скрывал ликования, продолжил:
— Аристотель вывел три закона логики. И первый из них — закон исключенного третьего, то есть суждение либо верное, либо нет, третьего не дано.
— В общем, да, — не думая, сказала Лена и быстрым шагом вернулась в коридор.
Страхов усмехнулся и покачал головой.
— Что с тобой? — напряженно спросила она, выглядывая из-за дверок шкафа, в котором хранились верхние вещи, головные уборы и женские сумочки.
— Нахожу забавным то, что ты категорично не принимаешь категоричность, — громко и медленно проговорил Женя, чтобы Лена с первого раза его услышала.
— Нет, — моментально возразила она, — это не так. Просто я не могу слушать людей, которые считают, что жить надо только так, как они говорят.
— Это и есть категоричность. Ты пытаешься выйти из логики Аристотеля, но другой логикой ты не владеешь.
Лена резким движением подскочила к Страхову и остановилась прямо перед креслом, на котором он сидел. Лицо у нее было буро-красным, глаза наполнились слезами злобной обиды, а нижняя губа поминутно прижималась к верхней.
— Я могу быть не согласна с твоим образом мыслей, — гордо заявила она, — но я тебе не буду говорить, что ты живешь не так, как надо.
— И вот ты живешь в рамках Аристотелевской логики, — спокойно пояснил Страхов, уже потерявший интерес к разговору и мало заботящийся о том, как его слова влияют на девушку.
Лена вопросительно развела руками, требуя объяснений.
— Ты ведь не стала бы жить так, как я, — сказал Женя и, получив подтверждение, лениво продолжил, — значит, ты не принимаешь мой взгляд на мир, ты говоришь ему «нет». Ты путаешь категоричность с осуждением.
— Это не так, — пылко бросила Лена и надулась.
— Да что ты? — передразнил ее Страхов, — Ты так нервничаешь, когда у кого-то четкая система ценностей и суждений, которые не совпадают с твоими, потому что тебе кажется, что они запрещают лично тебе что-то, ограничивают твою свободу. Они всего лишь говорят, что если совершать такие действия, то будут вот такие последствия. Может, тебе нравятся эти последствия.
— С чего они решили, что у меня будут такие же последствия? — размахивая руками и шурша блузкой, прокричала Лена.
— Статистика, — сухо и утомленно ответил Страхов.
— Это еще ничего не доказывает! — почти в ярости прокричала она.
— Вот видишь, ты злишься. Если они правы, то ты никогда не станешь счастливой, действуя так, как ты сейчас действуешь. Если бы они с такой же твердостью защищали ту точку зрения, которую разделяешь ты, тебя бы не тревожили их слова.
Страхов встал с кресла, только уважение к Наташе не позволяло ему на полуслове прервать спор, потому что это высказало бы больше презрения к Лене, чем продолжение трудного и бессмысленного диалога. Он надеялся, что так Лена поймет его намерение прекратить разговор, но она не унималась.
— Никто не может сказать, как мне быть счастливой, даже статистика и какие-то странные данные, собранные неизвестно кем.
— Если так, то почему ты из-за этого переживаешь?
— Ты меня не понимаешь, — разочарованно прошептала Лена и снова собралась уходить.
— Конечно, как скажешь, — облегченно вздохнул Страхов.
— Как ты можешь быть адвокатом, когда ты отвергаешь плюрализм? — возмущенно прокричала Лена, стоя в дверях.
— Во-первых, это вещи не связанные. Во-вторых, я поддерживаю диалектику Гегеля. А плюрализм легко может превратиться в кашу и вседозволенность, отсутствие любого системного представления о жизни. И вот подобных людей, нестабильных, зависимых от направления мысли в обществе, больше среди моих клиентов, чем тех, кто просто категоричен.
Страхов отвечал так холодно и спокойно, что сам был удивлен собственной реакцией ни чуть не меньше, чем Лена, прежде такие слова непременно разозлили бы его, а сейчас ему был безразличен ход беседы. Лена же ничего не поняла из сказанных им общих фраз и решила, что он снова прикрывается дежурными терминами, чтобы поскорее уйти от проблемы. Она забрала свою сумки из шкафа, застегнула туфли на высокой платформе и пошла вниз, вновь ощущая себя непонятой и ненужной, представляя, как сейчас она будет рассказывать Олегу всё то, что сейчас произошло, и как они вместе посмеются над странным поведением Жени и, конечно, она уже видела перед собой этот ласковый жалеющий взгляд мужчины, который ее понимает.
Страхов же, закрыв за Леной дверь на ключ, зашел в комнату, где Наташа, разложив перед собой старые тетради с записями, выбирала подходящий материал к занятиям.
— Ты знаешь, в чем заключается диалектика Гегеля? — спросил ее Женя.
— Имея два противоположных суждения, нужно выяснить не является ли что-то третье их общей истинной, — рефлекторно ответила Наташа, даже не повернув голову в сторону Страхова, — Всякое новое знание не исключает предыдущее, а включает его в себя в качестве частного случая.
Губы Страхова растянулись в улыбке удовольствия, он жадно оглядел невесту и спросил, протягивая ей телефон с обложкой сериала:
— Посмотрим вечером?
— Это? — нахмурив брови, переспросила она, — Нет.
— Все девочки его сейчас смотрят, — растерянно пробормотал Страхов, убирая телефон в карман.
Наташа повернулась к нему и нравоучительным тоном заявила:
— Все эти фильмы про мальчишей-плохишей, к которым приходит настоящая любовь в виде гордой, но терпеливой и искренней девочки и меняет их до неузнаваемости, созданы точно не для меня.
На губах Страхова заиграла хитрая улыбка, и он воскликнул, вступая в начатую Наташей игру:
— А! Для тебя те, где до всего этого мальчиш-плохиш должен убить топором старуху-процентщицу?
