бархатный костюм и белоснежную рубашку, представлял, поистине, завораживающе зрелище. Невероятно мужественный, притягивающий своей хищнической красотой, герцог был воплощением истинной мужской привлекательности.
– Дэвид, – Диана ринулась на встречу мужу, и, позабыв обо всем, повисла на его шеи.
Мужские руки, источающие столь желанное тепло, сомкнулись на девушке. Она, прижавшись щекой к бархатистой поверхности, закрыла веки и прислушалась к биению сердца любимого – оно билось громко, и чуть быстрее, чем обычно. Как прекрасен был этот звук для слуха Дианы!
– Я так переживала, – голос девушки был сдавленным от нахлынувших чувств, сама она задрожала, и герцог чуть сильнее сжал её в своих объятиях, – где ты был, любимый?
– Ты напрасно переживала, любимая, – Дэвид нежно провел теплой ладонью по прохладному лбу жены. Заглянул ей в глаза – увидел все оттенки её тревоги.
– Нет, не напрасно, – Диана, ощущая противную слабость в своем теле, пристально посмотрела мужу в глаза. – Я должна тебе кое-что рассказать…
– Что именно? – Дэвид, видя волнение жены, ощутил, как больно сжалось его сердце.
– Я хотела сказать еще вчера, когда это случилось, – Диана, пытаясь собраться с силами, сглотнула.
Разум твердил ей, что она скользит по лезвию ножа. Известно, что даже мудрые мужи обезумевают от вспышки ревности. У Дэвида уже имелся горький опыт. Рана уже была прежде нанесена ему. Дотронуться до раны – было бы безумием. Ведь человек, как и раненый зверь, в такие моменты становится непредсказуемым. И, быть может, стоило бы проявить хваленую женскую хитрость, которой у Дианы и в помине не было…
Зато у неё имелась чуткость и искренность.
– Моя мать прислала мне письмо, в котором предложила встретиться, и я, не дождавшись тебя, отправилась в парк. Я надеялась, что она полюбила меня! Как мать! Но я ошибалась. Она была не одна – с каким-то мужчиной, – речь Дианы получалась сумбурной, голос то повышался, то затихал, но девушка продолжала, – она заявила о том, что ей нужно много денег. Что я должна развестись с тобой, сославшись на том, что ты бьешь меня. Что общество поймет меня. Когда же я отказалась, она сообщила мне, что мужчина, что был с ней, Роберт, кажется, расскажет тебе об интимных подробностях, о родинке, что на моем бедре… Она твердила, что ты убьешь меня. Она говорила это так убедительно, что мне стало страшно.
Диана, оборвав речь, тяжело вздохнула и задала вопрос:
– К тебе приходил этот человек?
– Нет, – Дэвид улыбнулся и нежно погладил любимую по бледному лицу.
– Не приходила и графиня? – девушка часто-часто заморгала.
– Нет. Думаю, она сама понимала, какой это безумный поступок. Впрочем, как и тот мужчина. Роберт, так ты его назвала?
– Значит, она блефовала? – Диана нахмурилась. В душе её стало нарастать облегчение.
– Выходит, что так, – Дэвид улыбнулся жене, – видишь ли, все знают, кто твой муж, и нужно быть самоубийцей, чтобы связаться со мной.
– Слава Богу! – Диана улыбнулась – впервые за эти часы. – Как я рада, что первой рассказала тебе об этом.
– Даже если бы это было не так, это ничего не изменило в наших отношениях, – взгляд Дэвида наполнился решительностью.
– Правда?
– Правда, – герцог нежно поправил золотистые кудри жены, погладил её округлое плечо, – но скажи мне, любимая, ты говорила, что тебе стало страшно. Ты сомневалась во мне?
Диана тяжело вздохнула.
– Какая-то часть меня твердила, что ревность могла ослепить тебя, – она грустно улыбнулась, – прости.
– Ты была просто напугана. Сложно сохранять ясность разума, когда родная мать готова принести тебя в жертву, а слухи о том, что твой муж когда-то убил первую жену и её любовника, все еще живы.
– Я не хочу верить этим слухам, – Диана умоляюще посмотрела на Дэвида, – но ты прав, я была очень напугана.
– И ты все равно – не сделала ни единой попытки сбежать, и при первой возможности рассказала мне все, – с восхищением заметил герцог, – это говорит о том, что ты – полна благородства и верна мне.
– Ах, Дэвид! – слезы тонкими ручейками побежали по щекам Дианы. Герцог, обхватив широкими ладонями её лицо, принялся целовать мокрые, соленые дорожки на нежной коже.
– Я люблю тебя, Диана, и я верю тебе, – проникновенным голосом сообщил Дэвид, – даже если бы король сообщил мне подобное, я бы не поверил ему. Потому что ты – моя женщина, та, которая не способна на предательство.
– За что мне такое счастье? – удивленно, с нотками благодарности к Создателю, прошептала Диана.
– Подобным вопросом должен задаваться я, а не ты, – Дэвид коснулся теплыми губами виска жены, – и чтобы тебя окончательно успокоить – я скажу – я не убивал Анжелику. Это сделал её любовник, который после покончил с собой.
– Но почему ты никому не говорил об этом? – пораженно выдохнула Диана.
– Потому, моя Диана, как только человек начинает оправдываться, он признает себя виновным.
Не давая жене что-либо сказать в ответ, герцог припал к её губам нежным, полным благоговения и любви, поцелуем. Сердце Дэвида учащенно забарабанило в грудь, разливая по сильному телу мужчины проникновенные чувства.
Он не стал тревожить любимую и сообщать ей о том, что её мать и Роберт оказались самоубийцами. Последнего герцог пристрелил еще на рассвете, с графиней он разобрался в обед. Нет, он не лишил её никчемной жизни. Однако Дэвид приложил все свое влияние и доказательства, неоспоримо повествующие о том, что Лилиан отравила своего мужа. Герцог дал ей выбор – отправиться под суд, или же провести остатки своих дней в монастыре. Графиня выбрала последнее. Оставалось только надеяться, что там, на севере страны, Лилиан наконец-то постигнет искреннее раскаяние за все злодеяния, сотворенные её языком и руками. У неё все еще имелся шанс искупить свои грехи.
Об этом не нужно было знать Диане, по крайней мере не сейчас. Потому что Дэвид был уверен – она носила под сердцем их ребенка.
– Идем, любимая, – поднося к губам руку жены и нежно целуя её, произнес герцог, – поприветствуем наших гостей.
Внимание всех присутствующих обратилось в сторону появившейся в дверях четы Ричмонд. Ах, как они жаждали увидеть герцогиню, чтобы найти подтверждения того, что Дэвид Ричмонд – тиран, не заслуживающий счастья!
Какого же было удивление большинства собравшихся (к слову, среди них имелись и те, кто питал к герцогу уважение), когда в зал, ступая под руку с мужем, с высоко поднятой головой и сверкающей счастьем улыбкой, вошла леди Диана Ричмонд. Её синие глаза, излучающие радость, выразительно заявляли о том, как многие ошибались в своих предположениях относительно герцога.
Что касаемо самого герцога… Люди были не в силах оторвать взоры от его лица. Потому как на мужественном лице Дэвида, впервые за все это время, царила настоящая, искренняя улыбка. Это была не холодная усмешка и не высокомерная ухмылка, столь присущая герцогу прежде. Нет! Это была улыбка поистине счастливого человека.
– Это точно герцог? – тихо вопросила баронесса. – Никогда не видела его таким.
– Это, без сомнения он, – приставив к глазу монокль, восхищенно выдохнула её подруга, виконтесса, – так же хорош, как и прежде, но только теперь он выглядит не так, словно готов убить кого-то.
– Ты хочешь сказать, что этот прожжённый циник наконец-таки полюбил?
– Лишь любовь может объяснить такие разительные перемены, – с чувством ответила женщина. – Благослови, Боже, Диану. Она сотворила чудо.
– Чудо сотворил Господь, – поправила баронесса, – но и эти двое приняли участие в этом.
Подобные речи кочевали от одной группы гостей к другой. И к тому моменту, когда Дэвид обратился с речью к собравшимся, настроение у всех было близко к возбужденно-ошеломленному.
– Дамы и господа, я и моя прекрасная жена, – в этот миг герцог вновь припал губами к руке Дианы, – рады приветствовать вас у себя в гостях. Для этого праздника есть несколько причин. Первая – я и моя жена покидаем Лондон.
По залу пробежался изумлённый гул.
