окне свою милую Плениру: все окна были закрыты шторами. То ли матушка так велела, то ли девушка сама не захотела его видеть.
Когда карета примчала его домой, было уже темно. Петруша подал ему письмо, которое час назад принес гвардеец Преображенского полка.
— Его в полк доставили, — объяснил слуга. — Видать, не знали, что вы там уже не служите.
Неприятный холод вдруг пробежал в груди. Державин сломал печати…
В учтивых выражениях петербургское отделение Дворянского банка напоминало, что срок выплаты его долга в размере 25 тысяч рублей истекает через неделю. В случае неуплаты должник будет подвергнут аресту.
"Прощай, моя Пленира!" — мелькнуло в голове.
Он отпустил слугу и взял перо. Ни арест, ни тюрьма не пугали его так, как горечь неизбежной разлуки с любимой. И как всегда, он пытался излить душевную боль в стихотворных строчках.
Неизбежным нашим роком
Расстаешься ты со мной.
Во стенании жестоком
Я прощаюся с тобой.
Обливаюся слезами,
Скорби не могу снести,
Не могу сказать словами,
Сердцем говорю: прости…
Он положил стихи на середину стола. Затем открыл нижний ящик, достал пистолет, осмотрел его, зарядил и положил поверх стихотворения.
— Вот и все! — сказал он вслух и вздрогнул от собственных слов. Неужели он, выросший в благочестивой религиозной семье, готов совершить тяжкий грех самоубийства? Но другого выхода нет…
И вдруг невесть откуда прилетевшая мысль пронзила мозг: "А что, если?.."
Нет, только не это! А как же его клятва?!
Державин в смятении мерил шагами свой кабинет. И в конце концов решился: будь что будет! Он должен испытать судьбу. Бог милостив и, быть может, простит его, грешного.
***
Игорный дом "Рыжий джокер" разительно отличался от московского "Короля бубен". Дорогая мебель, яркий свет, чинные лакеи, приличные, хорошо одетые гости. Но главное, что отметил Державин опытным глазом бывалого игрока, — отсутствие зеркал, главной шулерской атрибутики. За игорным столом он увидел знакомого офицера из Преображенского полка. Тот, узнав его, приветливо помахал рукой и познакомил со своими партнерами.
Видно, не зря говорят, что порок имеет некую притягательную силу. Непередаваемое чувство охватило Державина, едва только он взял в руки новенькие, сияющие глянцем карты из только что распечатанной колоды. Мелкая дрожь пробежала по телу от головы до пят, тонкие нервные пальцы привычно расправили карты веером…
И началась игра! Шестерки, тузы, короли и дамы, казалось, без разбору летели на зеленое сукно, но Державин был опытным игроком: мгновенно запоминал все ушедшие из колоды карты и строил возможные комбинации для дальнейшей игры. Так продолжалось несколько часов. Партнеры менялись, давно ушел с пустым кошельком знакомый преображенец, а Державин все играл и играл…
Какое-то непостижимое чутье подсказывало ему, что сегодня его день! Он перестал мучить себя расчетами и непосильным напряжением памяти и играл легко, с азартом, не думая о проигрыше и не считая выигрыш. Сколько времени прошло? Он не знал. И лишь когда в отдалении послышался колокольный звон, сердце его вздрогнуло. Словно кто-то незримый шепнул ему: "Довольно". Он тотчас поднялся, втиснул в кошелек и рассовал по карманам выигранные деньги, раскланялся с партнерами и вышел на темную улицу.
Кучер Прошка спал, притулившись на облучке. Державин растолкал его и рассмеялся, когда тот повернул к нему испуганную спросонья рожу.
— Домой! — коротко бросил поэт и, прежде чем сесть в карету, положил ему в ладонь серебряный рубль.
Счастливый Прошка весело тряхнул поводья, причмокнул, и карета покатила по пустынной мостовой.
Дома Державин первым делом разрядил и убрал в ящик стола пистолет. Стихотворение хотел сжечь, но передумал и тоже положил в ящик. Много лет спустя оно станет известно читателям под названием "Разлука", но никто так и не узнает, кому оно посвящено.
Освободив стол, Державин разложил на нем выигранные деньги: золотые и серебряные монеты, пачки ассигнаций… Посчитав свалившееся на него богатство, он в изнеможении опустился на колени перед иконой и возблагодарил Бога.
В ту удивительную ночь его выигрыш составил сорок три тысячи рублей! До конца своей жизни он больше никогда не играл в азартные игры. Ну, разве что в подкидного дурачка для забавы…
Глава 12
СЧАСТЬЕ
На другой день Державин расплатился с Дворянским банком. Оформив все бумаги, чиновники любезно заверили его, что Иван Блудов в самом скором времени будет освобожден из острога. Державин поблагодарил, но никакой радости от этой вести не испытал. У него были заботы поважнее. Он написал письмо Марии Дмитриевне с просьбой принять его, купил два букета роскошных роз, вина и сладостей и велел Петруше доставить все это Бастидоновым.
Время потянулось в томительном ожидании.
— Есть ответ? — нетерпеливо спросил он, когда слуга наконец вернулся.
— Ничего не написали-с… — удрученно протянул Петр, разводя руками и сочувственно глядя на окаменевшее лицо хозяина. Потом помолчал и добавил: — Только на словах велели передать…
— Что?! Да говори же, сукин сын!
Петруша вдруг расплылся в широкой улыбке.
— Что ждут вас завтра к ужину!
У Державина не хватило духу отругать слугу за то, что тот позволил себе сомнительную шутку. От сердца отлегло. Он снова желанный гость в доме Бастидоновых!
***
Мария Дмитриевна принарядилась по случаю его визита. На ней было зеленое муаровое платье, которое переливалось и шуршало при каждом ее движении.
— Рада вам, Гавриил Романович! Катенька скоро выйдет… Расскажите, как ваши дела.
— Дела хороши, любезная Мария Дмитриевна! Все денежные затруднения улажены, приехал просить руки вашей дочери.
Бастидонова благосклонно кивнула.
— Ну что же… Знать, на то воля Божия. Не скрою, мне пришлось наводить кое-какие справки о вашем состоянии.
Человек вы небогатый, не так ли? Несколько деревушек в запустении, да к тому же под залогом. Но ваш хороший чин в Сенате и приличное жалованье дают основание надеяться, что вы сможете обеспечить семью. За Катей, к сожалению, ничего дать не могу. Был бы жив Яков… — Она не договорила, залившись слезами.
Державин растроганно прикоснулся к ее руке.
— Уверен, что покойный Яков Иванович благословил бы наш союз. А что касается наследства… Лучшим приданым для Кати являются ее молодость, ум и добрый нрав. Больше ничего мне не надобно.
Бастидонова вновь расплакалась и стала уверять, что они вовсе не нищие и не безродные. Цесаревич Павел Петрович весьма к ним благоволит и жалует своими милостями свою бывшую кормилицу и молочную сестру.
— Да что я все о деньгах, — спохватилась она. — Ступайте, голубчик, к Катеньке! Она в библиотеке. Читает, как всегда…
Замирая от
