ступор.
Жаль, язык не повернулся спросить, видел ли этот "мужик" себя в зеркало. Дела черта, по всей видимости, впервые обстояли хуже моих. Утерев под пятаком сопли, он поднялся и, пошатнувшись, щелкнул пальцами. В следующее мгновение терем сменился моей будкой. Не дожидаясь приглашения, черт быстрее меня ввалился внутрь и занял единственный стул.
Тильбо, не ожидая никаких (тем более буйных!) гостей, аж в угол отлетел. Рогатый тем временем сунул руку за борт сюртука и вытащил оттуда трехлитровую банку наливки, свинченную из закромов трактира, а затем закрутку капусты. По безапелляционному взгляду я сразу все понял.
— Тильбо, стаканы! — велел гоблину. Эх, не такого продолжения банкета я хотел!
— Присядь! — махнул рукой нечистый, и подо мной возник табурет.
Тильбо было приказано отправляться гулять на неопределенный срок. Черт закатал рукава и, наполнив стаканы вишневым напитком, склонился ко мне:
— Вот ты в бабах разбираешься? Скажи, че ж им, гадинам, надо?! Вот все для нее делаешь, по первому зову бежишь, выслушиваешь нескончаемый треп! А она че?!
— Что? — Тут у меня даже хмель прошел!
— Отворот-поворот тебе дает! — рогатый обиженно хрюкнул. — И улепетывает… к другому!
— Энергичная женщина, — хрустнул я капусткой.
— Ну чем я плох?! Надо месяц украсть — краду, звезды собрать — собираю! А знаешь, какие они, падлы, горячие?! Все руки обжигают! Кого подслушать нужно — подслушиваю, кого с пути сбить — сбиваю! Да я к любым услугам! Ответь, че этой ведьме не хватает?!
— Солохе-то? — Мне пришлось подбирать слова, чтобы не обидеть рогатого. Хотя в его случае все было очевиднее некуда! — Преданность и самоотверженность — это, бесспорно, хорошие качества… Но привлекательность в мужчине тоже важна.
Черт ударил кулаком по столу так, что стаканы подпрыгнули.
— Я — не привлекательный?!
— Я не говорил этого! — поспешил успокоить разъяренного товарища. Застолье не шло ему на пользу. — Просто у Солохи… другие предпочтения! Она воспринимает тебя скорее как друга, как… коллегу. Ее можно понять, — последнее добавил намного тише.
Но рогатый услышал.
— Вертихвостка! — выругался он и вскочил из-за стола.
— Солоха всегда имела почитателей, — как бы невзначай сказали с портрета.
В разговор вмешался дядька, все это время прикрывавшийся рукописью, словно его здесь не было.
— Ты! — ненавистно хрюкнул черт. — Понаписывал в своих книжонках абы че! Да я тебя одной левой…
Схватив со стола вилку, он вдруг замахнулся на портрет. Я даже не понял, как успел прыгнуть на черта и повалить его с копыт. Со стороны картины послышался испуганный "Ох!" и шорох.
— Невиданное разбойничество! — Перед нами стоял Гоголь собственной персоной. — Осмелел, дух нечистый?! Так я тебя живо усмирю!
Выставив перо, словно шпагу, Николя бросился на нас. Черт метнулся под стол, я — к двери.
— Ты обязан мне своим спасением! — заметил резонно, нащупывая ручку.
Николя Василич заглянул под стол и рассмеялся:
— Ни совести, ни храбрости! Коль потолковать по-мужски хотели, садитесь — будем разговаривать!
— Лично я ни с кем конфликтовать не собирался! — оправив сюртук, я первым сел за стол переговоров.
Черт, смерив угрожающим взглядом Гоголя и все еще не выпуская из рук вилку, пристроился рядом.
— Только покойно мне стало… — вздохнул дядька. — Как вы прервали полет моих мыслей! Что ж вам неймется, господа? Ты! — он ткнул пером черта — тот со страху хрюкнул. — Как ты смеешь в таком виде по селению разгуливать? С тобой и без того не считаются, в спину твою плюются! Еще и хозяйке перечишь! Служишь — служи, дело твое за малым! Тут тебе не театр, чтоб выступал!
Униженный черт вытер рукавом пятак. Даже жалко бывшего сообщника стало!
— Господа-господа! — цокнув, Гоголь покачал головой и отодвинул от нас стаканы. — Не стыдно вам? А, Марко?
Уж думал, гвоздь вечера не я и про меня успешно забыли!
— А я вроде не жаловался, — пожал плечами.
— Разве это подобающее поведение для завхоза и тем более педагога академии? — переключился на меня Николя.
— Как еще здесь развлекаться? Да и не мог я отказать пану! — аргументировал я, но Гоголь лишь отмахнулся.
— Только хиреешь и хиреешь с каждым днем… Зря я на тебя понадеялся! — фыркнул дядька и внезапно посмотрел на меня таким пронизывающим, долгим взглядом…
Волосы на затылке зашевелились, в груди будто все сжалось. Мне стало откровенно не по себе.
"Может, тебе предназначено благими делами заниматься," — то ли всплыли в памяти слова Гоголя, то ли сказал мне дядька напоследок.
Этого я уже не узнал. Никакого Гоголя подле нас не было — отчалил на свое законное место и застыл, словно каменное изваяние.
— Не, с меня хватит! — шмыгнув пятаком, рогатый встал и, качаясь, побрел к двери. — Ишь, че бормочет! В спину мою плюются… Ну и уйду, раз плохой такой! Другого черта себе искать будете…
Нечистый хлопнул дверью, оставив меня, пристыженного ничуть не меньше, наедине с пустой бутылкой и горсткой капусты. Вот и поговорили по душам!
Глава 21. С ведьмами браниться — никуда не годится
Дина
Наутро Захар велел всем собраться и проводить пана Корнея в дорогу. К господареву дому, что стоял через пару пригорков от хаты Солохи, сказано было приходить не раньше полудня — пан пожелал отоспаться.
Пока солнце ползло с востока на юг, я решила разведать обстановку. Обида на распущенного недоумка бередила душу и гаденько нашептывала проучить его… Но я знала: не приду на помощь, будет только хуже. А в помощи после вчерашнего он не мог не нуждаться: все, кроме великовозрастного лопуха, знали, что после наливки Янко никто так просто на ноги не встает. А потому лишний раз не связывались.
Противоядие точно имелось у Солохи. Улизнув из общежития под храп соседок, я направилась прямиком к главной хате селения. По дороге не встретила ни одной души: кто-то был на поле, а кто-то решил устроить себе выходной по случаю отъезда пана. И так уже все увидел, везде поплевался!
Но на подходе к дому я почуяла неладное: дверь и окна были распахнуты, а из самой хаты доносились чьи-то быстрые шаги и грохот.
— Солоха? — Я осторожно прошла через сени…
И чуть ли не врезалась в пронесшегося мимо черта!
— Что за погром ты устроил?! Где Солоха?! — крикнула ему вслед. Но помощник ведьмы, игнорируя меня, скрылся за шторкой.
Я удивленно огляделась. В комнате царил ужасный беспорядок: на полу валялись разбитые горшки и тарелки, стулья были повалены, створки буфета — настежь открыты.
— А меня это больше не касается! — донеслось из передней.
Расчистив ногой осколки, я отодвинула штору и застала не менее красочную
