Крыши сгниют, вы и пальцем не пошевелите, чтобы их залатать. Фотографии ваших дедов разлетятся по грязному полу, по ним будут топать пьяные люди без определённого места жительства. Фух, всё сказал? Да, вы загадите Финский залив и лес вокруг Виипури.
– Дядя Арви, пойдём!
– Я не Арви, я древний воин-колдун.
– Ты устал, на твою долю выпало слишком много испытаний. Я тоже убита горем, но надо жить дальше, надо ехать к маме.
– Аннушка, во мне сейчас говорил наш предок, он проклял рюсся. Теперь у них наша почва уйдёт из-под ног. Вот увидишь, всё будет, как он сказал. Доктор Кальм был прав, зря я сопротивлялся, не хотел разучивать «танец мистический птицы». Так бы давно уже вызвал дух предка, встретился с нашим языческим дедушкой, он бы мне объяснил, как жить и воевать. А без него всё профукали. Где ошиблись? Аннушка, в каком месте мы ошиблись?
– Дядя, успокойся. От нас ничего не зависело. Мы защищали Суоми, выполняли свой долг. Ты всё расскажешь доктору, он поможет.
– Там красным соусом еду поливают, но я вытерплю. Я всё вытерплю.
Арви с Аннушкой влезли в затянутый брезентом кузов. Офицер прилёг в углу на соломе и продолжал бормотать.
– История закончена. Но колдовство осталось. Рюсся в основной своей массе окончательно утратят чувство прекрасного, ну это ладно, я тоже в изящном не очень-то разбираюсь, хоть папаша и был художник. Они утратят чувство собственности – в высшем смысле этого слова, когда граница между своим и общественным стирается. Когда и дом, и улица – это твоё, родное. Когда каждый любовно уложенный мастером булыжник за дверью дóрог, как паркет в гостиной или детской. Нет моего мальчика. Только ты, Аннушка, осталась. Суоми искромсают, обрезанная будет фотография на память.
Суоми была тут же, в кузове, она издевалась над Арви, говорила, что старшая подруга ослабла, заболела, самое время объявить ей войну в угоду красной бабе.
– Это страшное предательство, Суоми.
– Она первая начала. Кто меня кинул в тридцать девятом? Кто и бровью своей выщипанной не повёл, когда я кровью истекала? Правильно, Германия. Сейчас она без сил повалится в лужу, я её каблуком припечатаю.
Офицер Тролле заливался слезами, подпрыгивая на колдобинах лесной дороги. Анна положила его голову к себе на колени. Дядя, наконец, умолк, теперь племянница шептала, вспоминая стихи любимой поэтессы: «Все воздушные замки растаяли снегом в долине. Все мечты утекли, словно полые воды под мост. Из всего, что любила, остались в сердечном помине только синее небо, да бледная музыка звёзд»[79].
Руна четвёртая
Тролле возвращается домой
В середине восьмидесятых в Выборг зарулил туристический автобус из Хельсинки. В числе финских гостей был старенький Арви в курточке с надписью «Мальборо» и армейской кепке цвета хаки. Все думали, что он приехал погулять по улицам родного города, послушать фольклорный концерт и затариться в «Берёзке». Но у него была другая задача.
Пенсионер Тролле с группой ходил по центру, смотрел на облезлые фасады, разбитые водостоки, вонючие помойки с разбросанными огрызками, мочил ноги в огромных лужах, которые стали собираться после того, как мостовые с искусной водоотводной системой бездарно закатали в асфальт, кивал и говорил: «Китос, китос». Его пожилые спутники были в подавленном настроении, их смущали недружелюбные горожане и унылый вид Виипури. Они не могли понять, кого и за что благодарит старик. Молодые веселились, обсуждали русских девушек и магазины, они не знали прежнего Виипури, им не с чем было сравнивать, советский город их не особо удручал.
В гостинице «Дружба» у Тролле была комната с видом на залив и Северный Вал. Арви достал из чемодана свой военный «Карл Цейс»: «Если убавить резкость, не замечать советских вывесок и отсутствия нескольких крыш, то может показаться, что вторая половина жизни – дурной бессмысленный сон и на самом деле не было войны, с городом и близкими всё в порядке, вон включился свет в папиной мастерской, он там втихаря от самодуры пьёт шампанское и обнимает хорошеньких натурщиц».
Постучали, старик открыл дверь. На пороге стояла полненькая девушка в короткой юбке. Спросила по-фински:
– Вы хотите отдохнуть?
– Да, я устал. Мне надо отдохнуть. Я хочу в сауну.
– Закажите сауну. Я могу с вами пойти в сауну.
– Тоже устала?
– Да, я тоже устала. У меня есть два часа. Если хотите, я буду с вами в сауне два часа.
Старый Тролле в войлочной шляпе блестел от пота. Рядом на полке сидела голая девушка, у неё была тонкая талия, большая грудь и короткие полные ноги. Видимо, она действительно устала – закрыв глаза, думала о чём-то своём и не шевелилась. Тролле запел песенку про сказочную страну, где на берег набегает волна, распускаются цветы и «любимая ждёт»: «Нет у меня крыльев, я пленник этой земли, лети же песня, как птица, о печали моей расскажи».
После сауны Тролле накормил девушку щами с булочкой и киевской котлетой. В валютном магазине купил ей духи «Шанель» и конфеты, она обалдела от радости, хотела остаться на ночь, но он её спровадил – болело сердце, немела левая рука.
Утром была экскурсия вокруг замка, потом «стадо», как Арви мысленно называл свою группу, грузилось в автобус, чтобы ехать в Ленинград. На прогулке Арви ловко «отстал» от своих и пошёл на Аннинские укрепления. За ним двинулись два парня, привлечённые эксцентричным поведением старика: в одиночку финны старались не ходить, да им и не давали работники «Интуриста». Судя по всему, молодые люди решили грабануть деда при первой возможности. На куртине Арви погулял вдоль старых стен, вспоминая, как расстреливал рюсся. Людей вокруг почти не было. Парни подошли. Подмигивая, с ужимками и смешочками стали что-то показывать из-под полы. Арви брезгливо спросил, что им нужно. Ему предлагали какую-то коробочку и пачку фотографий за десять долларов.
– Доллары давай или марки.
Арви сказал им, чтобы убирались, но они схватили его за руку и попытались снять часы.
Одного офицер Тролле свалил уверенным ударом в челюсть, другого – в поддых и пару раз каждого жахнул ногой. К нему бросилась с заливистым лаем серенькая болонка. Арви хотел зафутболить её во Фридрихсгамские ворота, но его остановил слабый женский крик. Кто-то звал офицера по имени и на финском языке просил больше никого не убивать. Арви обернулся. На него скорбно смотрела старушка, в которой он с трудом признал Милочку.
По понятным причинам Милочка не любила ходить на Аннинские укрепления, но Голиаф туда просто рвался, это было его любимое место прогулок.
Арви не стал
