Над телом сгущался и темнел воздух.
— … проявление паранормальной рефлексии усиливается… приборы показывают минус двадцать одну единицу анти-коловратного проявления, — говорил Вележ в диктофон. — Ощущаются холод, порывы ветра. Из паранормального «эхо» - тиканье часов и вой метели. Сгусток над телом погибшей Светланы Хомутовой приобретает очертания человеческого тела. Минус двадцать четыре единицы. Если показатели продолжат расти, я вынужден буду прекратить контакт в связи с очевидной опасностью для присутствующих. Слышен шепот на границе слухового восприятия. Эктоплазма сформировала отражение внешности погибшей. Речь становится более четкой. Ее воспринимают все присутствующие в комнате, — Вележ обратил вопросительный взгляд к Олевскому и Райяру, те кивками подтвердили, что тоже слышат посмертие. — Уровень анти-коловрата – двадцать семь единиц. Продолжаю трансляцию. Записываю манифестацию погибшей.
— Черри, барьер, — коротко приказал Олевский.
Ну наконец-то я при деле. Пора. Уж слишком страшно, честно говоря. Я быстро построила барьер, не хуже того, что получился у меня в клубе, только в отличие от того, в одной плоскости. Иван Дмитриевич был бы доволен.
Призрак Светланы Хомутовой вылупился ожидаемо агрессивным. Тип «кей», однозначно. Такие сохраняют облик человека и весьма склонны мстить.
Я, конечно, погибшую понимала и от всей души ей сочувствовала, но при взгляде на искаженное гневом красивое лицо покрылась холодным потом. Фантом поднялся над кроватью, полыхая неоновым зеленым. Эктоплазма тонкими щупальцами пронизывала все ограниченное солью, дымящими палочками и моего кокона пространство. Щупальца натыкались на преграду и, шипя, отдергивались.
Непонятно было, на кого направлен гнев Светланы: она смотрела куда-то вдаль, лицо ее несимметрично подергивалось. Ниже шеи все терялось в клубящейся тьме. Губы посмертия были приоткрыты, но я начала различать слова уже после того, как их стал озвучивать форензик:
—… Демон… я любила тебя… за что? Ты не любил меня, снежный демон… отверг… как поздно я поняла, что это была лишь… неразличимо, — невыразительно бубнил Вележ. — Будь проклят… на тебе моя кровь и мои… неразличимо. Ты слышишь это? Это снежная буря. Ты принес ее сюда из своего ледяного мира, в мой теплый дом. Ты сделал из меня куклу… ты ведь любишь куклы… а я… неразличимо… тебе послушна. Она все еще у тебя… твоя кукла? Ты хотел сделать меня куклой! Зачем мы сделал это со мной, снежный… неразличимо?... Голос посмертия становится громче. Тридцать одна единица. Тридцать две. Высокий диапазон…
Призрак орал о том, что снежный демон забрал всю его любовь и надругался над его чистотой. Мне захотелось зажать уши, но я удержалась. Мой взгляд был направлен не на посмертие, а на мертвую девушку на кровати. Какое умиротворенное у нее лицо…
— Тридцать четыре единицы. Фиксирую попытки прорыва. Критический уровень анти-коловрата. Прекращаю допрос. Господин Олевский, деструктируйте посмертие.
Антон Макарович уже стоял с золотой палочкой. Кристалл на конце «свечи» вспыхнул, оранжевая сфера накрыла кровать с телом и призрака над ней. Посмертие забурлило черным, черты лица погибшей растворились в темном облаке. Манифестация напоследок вспыхнула ярко-зеленым и погасла. Призрак оказался запертым в теле умершей. Теперь девушку отвезут в морг. Там ее отмолят жрецы. Душа упокоится, предсмертные воспоминания сотрутся.
Я смотрела на тело Светланы, не в силах оторвать взгляд. Словно через вату услышала, как Вележ ровным голосом произнес:
— Она ведь сказала «снежный вендиго», не так ли?
— Да, — ответ Олевского прозвучал после короткой паузы.
— Вы были знакомы с погибшей?
— Да.
— Вы встречались?
— Да.
— Она была в вас влюблена?
— Полагаю… да.
— К сожалению, я должен зафиксировать это в отчете, — сказал Вележ.
— Это ваша работа, господин Вележ, — отозвался Олевский.
Форензик не спросил Антона, был ли тот убийцей, но недосказанное прозвучало в наших головах.
— Вы сделали свою часть работы, мне нужно выполнить свою. Я должен произвести реконструкцию, — спокойно сообщил Олевский. — Вы позволите?
— Конечно, — двоедушник отступил на несколько шагов.
Мне было бы интересно понаблюдать за тем, как мой преподаватель строит векторы, но призрак Светланы манил за собой. Я двинулась… по тропе, вслед за девушкой, уходящей в лучи весеннего солнца, между цветущими деревьями, осыпающими белоснежные лепестки на ее плечи…
… туда, где покой…
… где все будет расставлено по своим местам…
Она ведь чиста… ее ждут… новая жизнь…
Она не делала ничего плохого…
Вся ее вина лишь в том, что она полюбила…
Не того человека…
— Кого? — тихо спросила я.
— Векторы не проявляются, — сказал Олевский. — Все стерто. Я… впервые с таким сталкиваюсь. Реконструкция невозможна.
— Из-за стазиса?
— Нет, господин Вележ. Здесь применили сильное воздействие… я затрудняюсь с его определением.
— Импы рогатые, Тоша, я позвоню адвокату!
— Спасибо, Даня. Мне кажется, это будет нелишним.
— Девочка? — Светлана обернулась и удивленно-испуганно подняла брови. На ней было длинное струящееся платье цвета слоновой кости. На полупрозрачном личике играли лучи солнца. И губы… без той вульгарной помады, естественные, словно лепестки чайной розы. — Тебе нельзя со мной! Ты должна остаться там.
— Кто это сделал?
— Я не знаю. Не помню, — Светлана звонко рассмеялась. — Вы там такие смешные… серьезные… а мне так хорошо… Мама. Скажи ей, чтобы она не переживала. Смерти нет. Каждый получит по заслугам. Скажи ей.
— Хорошо.
— Не ходи за мной. Останься с ним. Ты ему нужна. Он очень хороший, он просто никогда не любил... — девушка опять засмеялась. — Такой смешной, не знает еще, что на сердце нет больше льда. Но ему угрожает опасность.
— Кому? С кем я должна остаться?
— Скажи… маме… и ему скажи…
Я снова оказалась в кукольной комнате. Мертвая Светлана смотрела в потолок. Олевский и Вележ напряженно глядели друг на друга. Райяр растерянно таращился на Олевского, закрыв рукой рот. Я повернулась и выразительно поглядела на Вележа. Очень выразительно, даже подвигала бровками.
Форензик хотел было что-то сказать, но напоролся на мой многозначительный взор и закрыл рот. Я выкатила глаза и показала взглядом в угол: «отойдем»
— Я… должна кое-что проверить, — озадаченно проговорил Вележ. — Черри, помоги мне, голубушка. Господа, минутку.
Слава богам, что к нам в агентство попал такой сообразительный форензик!
Вележ отвел меня в угол и развернул спиной к Олевскому и Райяру. Двоедушник делал вид, что слушает запись с диктофона. Но я видела, как наш форензик, хищно раздувая ноздри, смотрит поверх моего плеча на Антона Макаровича. Предвкушает премию за быстрое раскрытие преступления?
