Тихо журчал фонтан. Кто-то шёл мимо, остановился, Ане, не раскрывая глаз, покачала головой. Добрый прохожий отправился дальше, звук шагов угасал минуты три.
Игорь Жаров. Ане думала о нём с привычной болью. Как всё страшно, как неправильно всё. Свадьба, на которой папа настаивал, и которую так и не увидел. Не будет никакой свадьбы теперь. Потому что — ну, какое право на счастье может быть у неё? У дочери преступника, сотрудничавшего с мирумирниками, финансировавшего их бесчеловечные дела.
Ане отёрла ладонями сухие щёки. Жизнь окончилась. То, что шло сейчас, жизнью не являлось. Бессмысленное существование, длящееся непонятно зачем.
Вечер превратился в пытку. Ане не знала, как ей быть дальше, и мучилась. Игорь хотел показать ей свой конверт, отказалась.
— Это только твоё. Не надо.
— Чёрт, — сказал он, ероша ладонью короткие волосы на затылке. — Я не собирался уводить от тебя наследство, веришь?
— Верю, — кивнула Ане. — Оно бы всё равно ушло. Не к тебе, так государству. Так что лучше тебе.
— Я не знаю, что с ним делать, — честно признался он. — Я — солдат, сколько себя помню, и никогда ничем подобным не занимался. Лошадей — да, люблю. Разводить их, — покачал головой, — не умею…
— Я ничем помочь не могу, — беспомощно разводила руками Ане. — Я — врач… А всем управлял папа. Хотел привлечь брата, но тот… Вот, в общем, по факту получается, что не было у него наследников нормальных.
— Но управляющие-то были, — сказал Игорь.
— Да, — сказала Ане. — Были…
Она забралась с ногами в кресло, натянула до самого подбородка клетчатый больничный плед. Плед достался ей вместе с квартирой, в шкафчике лежал еще один, в более тёмную клетку. Возвращаться в Барсучанск, забирать личные вещи, которые всё еще принадлежали ей, не хотелось. Она хорошо помнила, чем окончился предыдущий визит. Дракой и кровищей. Проклятый «Инекон» помнил движение, и всё время казалось, будто пальцы по — прежнему в склизкой, липкой, горячей крови, которую никак не удавалось оттереть.
Игорь принёс ей кофе. Обычный растворимый кофе, с прежним, что заваривала она сама по всем правилам, не сравнить. Взяла горячую чашечку, стала пить, обжигаясь и не чувствуя вкуса.
Игорь сел рядом, прямо на пол, что ему гуляющий сквозняками холод, он снегом тогда умывался, стряхивал с еловых лап и умывался, смеясь, как ребёнок.
— Не нравишься ты мне, Аня, — серьёзно сказал он, глядя на неё сверху вниз. — Я чувствую что-то… — и замолчал.
— Что ты чувствуешь? — спросила Ане.
— Не знаю, — честно признался он. — Но мне не нравится то, что я чувствую. Как будто через несколько дней… бред, конечно, но… будто я вернусь через несколько дней, а тебя здесь не будет. Ты не наделаешь глупостей, а, любимая?
Ане покачала головой, вздохнула. Сказала серьёзно:
— Руки я на себя не наложу, если ты об этом, Игорёша.
— И не надо! — горячо поддержал он. — Жизнь — бесценный дар, Аня. Живи, пока можешь.
Она кивнула, чтобы не спорить.
— Пойдём, — он кивнул на раскрытую дверь в спальню, сквозь которую хорошо было видно разобранную постель. — Уже поздно. Мне завтра заступать…
— Ты иди, — сказала Ане, — я тут ещё посижу.
— Ты же замёрзла совсем, я смотрю. Я бы согрел…
Ане улыбнулась в ответ на такое предложение. Раньше не задумалась бы даже, а сейчас…
— Ты иди, — повторила она. — Я тут… посижу еще немного. Мне нужно. Прости.
Он кивнул, поднялся единым слитным движением, практически бесшумно. Сказывалась бесконечная боевая тренировка. Кто шумел или был недостаточно расторопен, тех уже нет. Естественный, так сказать, отбор.
Он ушёл и вскоре уснул, засыпал всегда мгновенно и просыпался так же, практически мгновенно. Умение спать в любое время и просыпаться рывком, по приказу, нарабатывалось в первый же круг обучения на полигоне Альфа. Игорь рассказывал, как их готовили. Ане бы там сдохла на первой же полосе с сюрпризами. А он ещё умудрялся обсмеивать свои воспоминания. Игорь дорожил памятью о годах учёбы, они все тогда были молоды, безбашенны и уверены в том, что уж с ними-то — никогда не случится ничего серьёзнее учебной травмы. Половина тех, с кем Игорь начинал обучение, не дожила до его возраста…
Ане просидела без сна в своём кресле под пледом почти всю ночь.
Полковника Типаэска она встретила в конце следующего дня. День провела в операционной, решила зайти уговорить кофе с булочкой. И увидела Типаэска. Он скромно сидел за дальним столиком, в уголку, спиной к залу, и столики рядом с ним на два ряда вперёд и два вправо пустовали, хотя народу было довольно много. Ане сама видела, как вновь пришедших позвали к себе какие-то парни, хотя у них было, прямо скажем, не просторно. Звали и её, с обычными для мужского пола подковырочками. Цепляли интересную женщину. Откуда им было знать, что она уже занята? На лбу ведь не написано…
Стало любопытно, с чего бы такое отношение к Типаэску. В Федерации люди не шарахались от представителей других рас, следовательно, дело заключалось в том, что гентбарец сейчас ест. Насекомое, значит, наверное, каких-нибудь червяков. В живом виде. Ане не подозревала, насколько она близка к истине, но увидеть десерт по — гентбарски ей не удалось.
Типаэск быстро накрыл ладонями тарелку:
— Отвернитесь, Анна Жанновна, — попросил извиняющимся тоном. — Людей, особенно гражданских, от одного только вида этого жестоко тошнит.
«Он полагает, что хирурга с девятилетним стажем может стошнить от чего-то там», — подумала Ане. — «Ну-ну…». Хотя запах и вправду был — запущенная влажная гангрена (случай из студенческой практики общего курса) воняет приятнее. И если не стошнило тогда… Но она не стала спорить, послушно отвернулась и предложила:
— Я позже тогда подойду.
— Нет, нет. Останьтесь. Очень хорошо, что мы вот так встретились. Позже у меня не будет возможности с вами поговорить. Простите.
— Вы только доешьте, пожалуйста, — попросила Ане. — А то у вас, чувствую, возможности нормально пообедать еще долго не будет…
— Благодарю, — и, через время, — спрашивайте, если хотите. Что хотите.
— А вот скажите, — чувствуя себя донельзя глупо, начала Ане. — А от нашей пищи вас тошнит?
— Меня очень трудно довести до тошноты, — признался Типаэск. — Я могу съесть всё, что не приколочено. Что приколочено, впрочем, тоже. Профдеформация. Просто иногда, в нормальных условиях, хочется себя… побаловать. Всё… можете обернуться.
Ане обернулась. Тарелка исчезла в мусороприёмнике, а на чистом столике стояла дымящаяся кружечка с кофе и тарелочка с круглой булочкой.
— Берите… Вы любите кофе, я знаю.
— Спасибо, — поблагодарила Ане, ощущая волну тепла.
Мог бы не угощать, кто осудил бы. Но угостил же. Проявил заботу, насекомое. «Он мне нравится», призналась Ане себе. Нелюдь, особист, перворанговый телепат, опасная тварь. И в то же время, на редкость человечная тварь. Все ли люди могут похвастаться теми же высокоморальными качествами, что и полковник Типаэск? Вот «мирумирники» точно не могут. Их присные, вольные или невольные, тоже…
