— Это было здорово! Спасибо! Я получил настоящееудовольствие.
— Я тоже, Чарли! — сияя, откликнуласьдевочка. — Ты классно катаешься! Ну точно как папа!
В ее устах это была высшая похвала, и Чарли этопочувствовал.
— Спасибо за комплимент. У тебя тоже неплохополучается, — серьезно отозвался он и неожиданно задумался. Чарли простоне представлял, что ему делать дальше. Можно было, конечно, снять лыжи,попрощаться с Моник и пойти обедать, но ему очень не хотелось терять своегомаленького друга. Но и пригласить ее с собой он тоже не мог.
— Как вы с мамой договорились? — спросил оннаконец. — Где вы должны встретиться? Она ждет тебя?
На самом деле причин волноваться за Моник не было.Горнолыжный курорт в Клэрмонте производил впечатление тихого и безопасногоместечка, однако девочка была еще слишком мала, и Чарли не хотел отпускать ееодну.
В ответ на его вопрос Моник деловито кивнула и бросилабыстрый взгляд на свои наручные часики.
— Мама сказала, что мы встретимся за ленчем.
— Тогда идем, я провожу тебя до кафе, — предложилЧарли, почувствовав себя ее покровителем и защитником. В жизни ему почти неприходилось сталкиваться с детьми, и он был поражен, как легко и быстро междуними установились отношения взаимного уважения и доверия. Кроме того, Моникочаровала его своей естественностью.
— Спасибо, — сказала девочка, когда они поднялисьна веранду кафе и стали пробираться сквозь толпу к стойке. Ее матери нигде небыло видно, и Моник сообщила об этом Чарли.
— Может быть, она уже поднялась на гору, — сказалаона. — Мама ест совсем мало, прямо как птичка.
При этих ее словах Чарли почему-то представил себе этакуюсовременную маленькую Эдит Пиаф, хотя он и был уверен, что мать Моник не былафранцуженкой.
Чарли спросил, что бы ей хотелось съесть. Моник выбралахот-дог, картофельные чипсы и шоколадный коктейль.
— Когда я приезжаю во Францию, папа заставляет меняесть правильную еду, — сказала она и поморщилась. — Тьфу, это такаягадость!
Чарли рассмеялся. Взяв для Моник то, что она просила, онкупил себе гамбургер и стаканчик пепси и отнес все это на столик, которыйтолько что освободился. Энергичное катание основательно согрело его, и Чарличувствовал себя превосходно.
Они уже почти расправились с едой, когда Моник, издавкакой-то невнятный крик и вскочив со стула, замахала поднятыми над головойруками. Чарли обернулся, чтобы посмотреть, кому это она машет, однако в толпелыжников, которые оживленно беседовали, жестикулировали, топали по полу своимитяжелыми ботинками, торопясь поскорее вернуться на гору, было почти невозможноопределить, кто привлек к себе внимание девочки. Только когда высокая, статнаяженщина в элегантной, отороченной мехом бежевой парке и обтягивающих бежевыхрейтузах оказалась возле самого их стола, он понял, что видит перед собой матьМоник.
Сняв черные очки, молодая женщина строго посмотрела на дочь.В ее лице было что-то знакомое, и Чарли показалось, что он уже видел ее, ноникак не мог припомнить где. Возможно, они когда-то сталкивались в Европе, аможет, она была телеведущей или моделью — этого Чарли не мог сказать. Зато онсразу отметил, что она держится очень уверенно и грациозно и что ее одежда —включая шапку из меха норки — подобрана с большим вкусом. Лицо ее, однако, непредвещало ничего хорошего ни Моник, ни ему самому.
— Где ты была? — требовательно спросила молодаяженщина у Моник. — Я велела тебе ждать меня в ресторане в двенадцатьчасов.
В ее голосе зазвучал металл, и Моник испуганно подняла глазана мать. Чарли поразился, как у такой суровой женщины может быть такаяприветливая и раскованная дочь. Впрочем, он тут же подумал о том, что женщинабеспокоилась за дочь, и ее волнение было вполне понятно — ведь на часах былобез малого два.
— Прошу прощения, — вступился он задевочку. — Должно быть, это я виноват. Мы с вашей дочерью познакомились,когда поднимались вверх на подъемнике. Моник показывала мне, как здорово онаумеет кататься, и мы, гм-м… немножечко увлеклись.
Женщина обожгла его возмущенным взглядом.
— Я вас не спрашивала, — отрезала она, и Чарлипоказалось, что он встречал эту женщину совсем недавно, только никак не могприпомнить, при каких обстоятельствах. Это было странно, поскольку в последнеевремя он не так уж часто общался с незнакомыми людьми. Потом взгляд его упал наМоник, и Чарли увидел, что девочка готова разрыдаться.
— Кто заплатил за твой обед? — продолжала женщинаметаллическим голосом, и Моник опустила голову еще ниже.
— Я заплатил, — снова вмешался Чарли, которому отдуши было жаль Моник.
— А где деньги, которые я дала тебе сегодняутром? — Молодая женщина сняла шапку, и Чарли увидел длинныезолотисто-каштановые волосы, непокорной волной упавшие ей на плечи. Глаза у неебыли темно-зелеными, а черты лица лишь отдаленно напоминали озорное личикоМоник.
— Я их потеряла, — жалобно проговорила Моник, идве слезинки, выкатившись из ее глаз, побежали по щекам к подбородку. —Прости меня, пожалуйста…
И, закрыв лицо руками, девочка отвернулась, чтобы Чарли невидел, как она плачет.
— Да ничего страшного, честное слово!.. — поспешносказал Чарли, желая успокоить обеих. Он чувствовал себя виноватым из-за того,что сначала задержал девочку, а потом заплатил за ее хот-дог. И он вовсе неимел в виду ничего дурного. Чарли прекрасно понимал, что имеет дело с ребенком,но мать Моник явно подозревала его в каких-то грязных намерениях. Сухопоблагодарив Чарли, она схватила дочь за руку и повлекла ее прочь, не дав ейдаже закончить с едой.
Глядя им вслед, Чарли неожиданно почувствовал гнев.Совершенно необязательно было здесь устраивать скандал и доводить девочку дослез. Конечно, мать совершенно справедливо не разрешала Моник общаться снезнакомыми мужчинами, но ведь Чарли выглядел вполне прилично! Неужели он похожна совратителя малолетних?! В любом случае она могла бы подождать со своимикриками и не унижать девочку при посторонних. Да и с ним она могла бы обойтисьполюбезнее. Но тут уж ничего не поделаешь, видно, у женщины не самый лучшийхарактер.
Приканчивая гамбургер, Чарли думал о них обеих — о девочке,с которой было так приятно поговорить, и о ее взвинченной, наэлектризованной идаже, кажется, напуганной матери. И тут вдруг он вспомнил, где эту женщину видел!Это была та самая сердитая библиотекарша, с которой он столкнулся вИсторическом обществе в Шелбурне. Она тогда поразила его своей резкостью, да исейчас вела себя не лучше. А может, подумал Чарли, это он выводит ее изравновесия одним своим видом? Хотя вряд ли она его сейчас узнала.
Потом он вспомнил, как Моник сказала, что ее мать постоянноплакала, пока они жили в Париже, и Чарли захотелось узнать о них побольше. Отчего они бежали на другой континент? Почему хотели скрыться? Была ли мать Моникдействительно такой, какой она выглядела, или ее ожесточили свалившиесянесчастья?
