– Ваши стихи прекрасны, – сказал я. – А старые у вас остались? Из тех времен?
Рикардо покачал головой.
– Не важно, – ответил я. – Давайте опубликуем эти. – И указал на страницы в своей руке.
Рикардо удивленно посмотрел на меня.
– Я найду издателя, – сказал я. – Или выложу их в Интернете. Сделаю так, что их сможет прочитать много людей. Так стихи обретут ценность.
Рикардо встал и протянул руку. Чуть поколебавшись, я отдал ему листочки.
– Мои стихи приносили только неприятности. И так было всегда. Мне они дали двадцать лет на Сосновом острове. Ценность? – Рикардо фыркнул. – Они имели ценность только для меня. Ну и для твоей матери.
– Мне хорошо здесь. В этом доме. На воле. Я не хочу это потерять.
– О! Теперь понятно.
Я действительно понял. На кону стояла жизнь Рикардо. Он провел меня обратно в галерею, но, прежде чем отпереть ворота, задержал руку на замке:
Я кивнул.
– Я мечтал, что однажды Мария вернется, и я покажу их ей, – признался он. – Только ей и никому больше. Наверное хорошо, что по крайней мере их увидел ты.
Я оставил его стоять среди картин. Единственных работ, по которым его запомнит мир.
Глава 20
Нечто специальное
Утро выдалось солнечным, но за двадцать минут, что я провел у Рикардо, поднялся ветер и набежали облака. Я едва успел сделать десять шагов по улице, как по мостовой забарабанили первые капли дождя.
Сперва я подумал – вот хорошо, посвежело.
Потом – ладно, становится интересно.
И наконец, черт, мне идти или плыть?
Одежда прилипла к телу, кроссовки хлюпали, мокрые волосы закрывали глаза, но было так здорово идти под этим ливнем. Я чувствовал себя крутым, будто меня ничто не может испугать.
Мне было нужно это чувство. Встреча с Рикардо заставила меня задуматься. Да, когда-то он был молодым горячим поэтом, но стал отчаявшимся мужчиной, который запер дело своей жизни в банку под кроватью. Беднягу посадили в тюрьму, сломали его и выпустили затем, чтобы он рисовал портреты Фиделя и Че на продажу туристам.
До нашей встречи я чувствовал свою полную ничтожность. Теперь просто радовался тому, что никогда не сталкивался с проблемами, как у Рикардо.
Когда Рикардо посадили, он был моего возраста. Вряд ли он думал, что за стихи получит двадцать лет.
Может, ему все казалось приключением, как мне пересылка видео о похищении Миранды. Знай Рикардо, что его ждет, стал бы он писать свои стихи?
А если это урок мне? Нечего лезть в политику. Я приехал на Кубу танцевать и веселиться.
Вернувшись, я оставил в доме цепочку грязных следов. Таня выскочила из своей комнаты и рассмеялась.
– Прости. – Я пригладил волосы. – На улице немного сыро.
Таня поиграла бровями.
– Выглядишь разгоряченным, – усмехнулась она.
– И чувствую себя так же. – Я улыбнулся. – Эй, я завтра уезжаю. Давай сегодня куда-нибудь сходим? Повеселишься с горячим парнем!
Улыбка Тани поблекла.
– Пойти с тобой? Ты о чем?
Я только хотел сказать, мол, ничего особенного, просто позависаем как друзья. Но перед глазами мелькнуло презрительное лицо Йосвани.
– Мне очень нравится с тобой общаться, – улыбнулся я. – Так хорошо, когда ты рядом. Не знаю почему. – Я помолчал и почувствовал, что краснею. – Никогда еще такого не испытывал…
Ложь с трудом срывалась с моего языка. Я не мог говорить это все con la cara dura – с невозмутимым лицом, как сказал бы Йосвани.
– Я не завожу парней-иностранцев, – заявила Таня. – Я не такая.
– Я понимаю, – ответил я полуразочарованно-полурадостно.
Таня снова улыбнулась – робко, застенчиво:
– Но сходить повеселиться мы можем. Куда бы ты хотел?
Мое сердце забилось быстрее.
– Туда, где музыка… Где можно потанцевать.
– Я не танцую.
– Ничего. – Я не мог поверить, что собираюсь это сказать, но… – Я тебя научу.
– Вряд ли у тебя получится. – Однако судя по тону, Таня не очень возражала.
Мы отправились поразвлечься после ужина, когда Танин отец ушел повидаться с друзьями. Дождь прекратился, улицы блестели. Воздух посвежел. Таня надела голубое платье, которое обтягивало ее самым завораживающим образом.
Мы шли рука об руку, и мне хотелось, чтобы все на улице это заметили. Вот бы Йосвани увидел, Ана…
Забудь о них.
Мы пришли в местный Дом музыки. Сцена располагалась в саду, над патио нависала крыша из виноградной лозы. Музыканты в углу играли сон. Вокалист, жизнерадостный старик, выдавал куплет за куплетом про шкодливого пса. Текст был очень перченым, с подтекстом, таким же изящным, как кирпич.
Я выбрал столик рядом с пустым танцполом, взял мохито Тане и буканеро себе.
– А мне начинает нравиться кубинское пиво, – заметил я, хотя на самом деле все было куда проще. Жить на Кубе предстояло еще три недели, а деньги заканчивались. Со всеми последними изменениями я не знал, будет ли работать моя американская пластиковая карта или банкомат ее заглотит и больше не отдаст.
– А еще пиво безопаснее, – поддакнула Таня. – Ты же не знаешь, что за воду используют для коктейлей. Да и моют ли стаканы?
– О.
– Это кубинский колорит. – Таня потягивала мохито, глядя на меня поверх бокала. – Вам, иностранцам, с ним не справиться.
Я задался вопросом, по-прежнему ли мы говорим о коктейлях.
Во время паузы к музыкантам подошел крупный белый мужчина средних лет. О чем-то поговорил с ними, дал денег. Минуту спустя группа заиграла какую-то торжественную песню.
– О нет, – пробормотала Таня.
Здоровяк запел, и я узнал «Hasta Siempre Comandante», оду Че и, пожалуй, самую известную революционную песню в мире. Певец обладал хорошим голосом, низким и чистым, произносил испанский текст без акцента, но на европейский манер. Он исполнял произведение с удовольствием и страстью, помогая себе широкими жестами. Музыканты позади него улыбались, но какими-то натянутыми улыбками.
Таня с болезненным выражением на лице пила коктейль.
– А ты не большая поклонница подобного, – заметил я.
– Мне кажется, это печально, – кивнула девушка в сторону сцены. – Все эти люди приезжают сюда и живут в своих фантазиях. Читают «История меня оправдает»… Покупают фуражки с красной звездой… Поют красивые песни…
– И не понимают, что такое коммунизм на самом деле?
