Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
Гости и хозяева рассаживались вокруг маленькой девочки (ее называли china) с чайником и горелкой в руках; у нее было и еще одно приспособление – cuia – калебас с серебряным отверстием или, как было принято в Гуайкурусе, рог зебу, искусно украшенный одним из работников. Сосуд на две трети наполняли порошком мате, девочка вливала в него горячую воду, тщательно размешивая, до тех пор пока не получалась вязкая масса, затем окунала туда серебряную трубочку, к которой крепилась маленькая колбочка, снабженная отверстиями. Предварительно это приспособление нужно хорошо прочистить, чтобы трубку можно было свободно опустить до самого дна сосуда. В небольшом углублении скапливалась жидкость, а трубка должна была оставаться практически неподвижной, чтобы не всколыхнуть осевшую вязкую массу. Тем не менее, чтобы в трубку попадала не только вода, ее нужно слегка проворачивать. Так начинается ритуал шимарран. Калебас прежде всего предлагают хозяину дома, он несколько раз втягивает настой через трубку и передает сосуд следующему, и так далее – по кругу: сначала мужчины, потом женщины, если они присутствуют, до тех пор, пока жидкость не закончится.
Первые несколько глотков поистине восхитительны, во всяком случае для тех, кто уже умеет пить этот напиток. Если же это происходит впервые, то, как правило, сначала сильно обжигаешься, слишком глубоко опустив трубочку, вода в сосуде очень горячая. На поверхности получается пышная пенка – горькая и душистая, кажется, что всего в двух каплях – аромат огромного леса. В мате содержатся такие же алкалоидные вещества, как и в чае, кофе, шоколаде. От крепости и количества выпитого мате зависит и его эффект: успокаивающий или бодрящий.
Разумеется, не следует сравнивать мате ни с амазонской гуараной, о которой еще пойдет речь, ни с пресловутой боливийской кокой: когда разжевываешь эти безвкусные сухие листья, скатываешь во рту волокнистый шарик с привкусом травяного отвара и чувствуешь, как немеет слизистая оболочка, язык превращается в чужеродное тело. Пожалуй, мате можно сравнить по эффекту только с жевательным табаком, приправленным бетелем, хотя новичка он пугает обильным выделением слюны с довольно неприятным привкусом.
Племена индейцев кадиувеу жили в низинах на левом берегу реки Парагвай, между их поселением и фермерскими угодьями Французской фазенды находились заросшие холмы Серрада-Бодокена. Наши хозяева считали, что индейцы глупы, ленивы и занимаются только воровством и пьянством, а потому, если те случайно заходили на пастбища, то их грубо выгоняли. Фермеры полагали, что наши исследования заранее обречены на неудачу, однако, несмотря на то, что они с неодобрением относились к экспедиции, все же оказали нам щедрую поддержку, без которой мы бы не смогли осуществить наши намерения. Но каково же было их удивление, когда несколько недель спустя мы вернулись с несколькими буйволами, нагруженными, как в караване: мы привезли большие расписанные керамические кувшины, украшенные необычным орнаментом поделки из козлиной кожи, деревянных идолов из исчезнувшего пантеона божеств… Для них это было настоящим открытием, повлекшим за собой странные изменения. Два-три года спустя меня посетил Дон Феликс, случайно оказавшийся в Сан-Паулу, из разговора я узнал, что с индейцами у него теперь партнерские отношения, забыты былые времена, когда он высокомерно обращался с местным населением, он теперь gone native[14], как сказали бы в Англии. Маленькая мещанская гостиная на фазенде теперь была обтянута раскрашенной кожей, повсюду стояла глиняная посуда индейского производства, словно наши друзья решили поиграть в марокканский или суданский базар словно колониальные чиновники, которыми им и надлежало быть. Индейцы стали их постоянными поставщиками, их всегда очень тепло принимали, и для товарообмена на фазенду они приходили целыми семьями. Но как далеко могла зайти эта близость? Нетрудно догадаться, что холостяки-европейцы, жившие на фазенде, едва ли могли устоять перед прекрасными индейскими девушками, особенно во время празднеств, когда полуобнаженные индеанки подолгу украшали себя, расписывая свои тела изысканными синими и черными завитками, покрывавшими их кожу словно облегающие кружевные платья. Как бы то ни было, но где-то между 1944 и 1945 годом, я узнал, что Дон Феликс был убит одним из своих новых знакомых. В его смерти виновны не столько индейцы, сколько та самая этнографическая экспедиция молодых ученых, которая десять лет назад побывала в его доме, изменив его взгляды на жизнь.
Фермерский магазин снабдил нас тогда продуктами: вяленое мясо, рис, черная фасоль, мука из маниоки, мате, кофе и немного рападуры. Нам предоставили вьючных животных: лошадей – для перевозки людей, и быков – для багажа, поскольку мы везли предметы для обмена с индейцами, для того чтобы пополнить нашу коллекцию этнографических материалов. Это были детские игрушки, стеклянные бусы, зеркала, браслеты, кольца, духи и, наконец, отрезы ткани, покрывала, одежда и инструменты. Работники фазенды вынуждены были нас сопровождать, хотя и не очень желали этого, поскольку мы отрывали их от празднования Рождества в семейном кругу.
В деревнях нас ждали. О нашем приезде на фазенду узнали индейские пастухи вакейрос, им было известно и то, что «иностранцы» везут «подарки». Все это вызывало у них тревожные чувства, что объяснялось прежде всего тем, что нас подозревали в намерении захватить их земли.
XIX. Налике
Налике, своеобразная столица индейского поселения кадиувеу, находится приблизительно в ста пятидесяти километрах от Гуайкуруса, в трех днях пути верхом на лошади. Поскольку навьюченные волы идут очень медленно, их приходится отправлять вперед. Прежде всего мы собирались взобраться по склонам Серрада-Бодокены и переночевать на плато, на самом краю фермерских угодий. Очень скоро мы оказались в узкой долине, поросшей высокими травами, в которых наши лошади передвигались с трудом. Путешествие осложнялось еще и грязными болотными топями, встречающимися по дороге. Лошади спотыкались, пытаясь нащупать копытом твердую почву, и наконец мы снова выбирались к высоким травам; и сразу под пологом листьев мы заметили целую тьму клещей, устроивших себе гнездо, по форме напоминавшее большое яйцо. Тысяча оранжевых жучков облепили растение. Оказавшись на теле жертвы, они растекаются по его поверхности, обтекая ее словно мокрая тряпка, а затем впиваются в кожу. Бороться с ними можно лишь опередив их: надо спрыгнуть с лошади, полностью раздеться и, пока они еще только на одежде, быстро убить, в это время попутчики должны внимательно осмотреть вашу кожу, не удалось ли какому-нибудь насекомому впиться. Крупные одиночные паразиты серого цвета не так страшны: они вцеплялись в кожу, не доставляя особенной боли, и на теле их можно было найти на ощупь, заметив через несколько часов или дней небольшие припухлости, когда они уже успевали глубоко впиться, и тогда удалить их с помощью ножа.
Наконец, пройдя сквозь колючий кустарник, мы вышли к пологой каменистой дороге, ведущей в сухой лес, в котором кактусы росли рядом с деревьями. Едва мы обошли высотку, поросшую большими колонновидными кактусами, как разразилась гроза, собиравшаяся еще с утра. Мы спешились и решили укрыться под каменными сводами пещеры, хотя и сырой, но спасающей от ливня. Как только мы вошли внутрь, раздался странный писк – это были летучие мыши, которых здесь называют морсэгу. Они спали, облепив каменные своды, а мы нарушили их покой.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
