Но она ошиблась. Ди подняла глаза и улыбнулась.
– Знаешь, о чем я думала? О том, что, пожалуй,кардинально изменю свои планы. Я имею в виду учебу – а ведь я ненавижу учебу.
Она замолчала, и Дженни моргнула, потом наклонилась вперед.
– Ди?
– Я думаю, что, может быть, пойду в колледж после всегоэтого.
Ди тоже изменилась.
«Эба будет счастлива», – чуть было не вырвалось уДженни, но в последний момент она осеклась, испугавшись, что Ди заупрямится.
Ди не любила, когда на нее давили.
– Это твой выбор, – только и сказала она.
– Да, мой. Мы сами делаем наш выбор.
Дженни посмотрела на кольцо на пальце.
– Мы многое можем выбрать.
И Том стал другим – тот факт, что у Дженни на пальце былокольцо, уже доказывал, насколько он изменился. Он ни словом не обмолвился обэтом; она даже думала, что это не пришло ему в голову.
Он понял.
Если нет, то Дженни никогда не будет счастлива. Сейчас оназнала, что он не возненавидит ее, если она во сне постарается направитьДжулиана в прекрасный сон. Он, может, и не захочет об этом слушать, но нерасстроится.
Дженни подумала, что он изменился больше всех. Или, может,больше всех изменилась она?
– Машина подъехала, – сказал Майкл. – Так,сначала нам надо к врачу… – Он заглянул в исписанный каракулями листок.
– Нет, сначала мы поедем в «Вестерн юнион», а потом к врачу, –возразила Одри, забирая у него список, – потом…
– Потом мы поедим, – расплылся в улыбке Майкл.
– Apres yobs,[6] – не удержалась Ди,пропуская их в дверь, когда Одри вздернула бровь и ухмыльнулась.
– Я тоже могу разбрасываться иностранными словами,Bonjours.[7] О solo mio,[8] Gesundheit.[9]
– D’accord,[10] – согласилась Одри иподмигнула.
Зак и Саммер вышли из дома. Дженни на мгновение задержаласьна пороге и обернулась.
Холл пуст, дверь в подвал закрыта. Это хорошо. Если хотя быодин взрослый выслушает Дженни, ей надо будет убедить их никогда больше неоткрывать эту дверь.
Она повернулась и вышла на улицу.
По пути к машине Майкл сказал то, что мог сказать толькоМайкл. Он был сыном своего отца – писателя-фантаста.
– Послушайте! А что, если однажды кто-нибудь снованапишет имя Джулиана на «Доске жизни»? – спросил он.
Том на мгновение замер, пока Дженни не взяла его под руку.
– Даже не думай об этом, – сказал он. – Этогоникогда не произойдет.
– Мне тоже кажется, что нет. Я просто предположил.
Дженни не могла дать волю скорби, которуючувствовала, – ей надо было строить свою жизнь. Многое обдумать. Она немогла сейчас просто пойти вслед за Томом. Она должна была сама решить, чегохочет.
«Что мне нравится? – подумала она, – Плавать.Компьютер. Кошки. Помогать людям. Дети. Цветы».
Она не знала, как соединить все это воедино, – ей надонайти свой путь.
И потом, она, Дженни Торнтон, сама себе хозяйка.
Прежде чем сесть в такси, она взглянула на небоПенсильвании. Оно было невероятно синее – синее самого синего неба, какоетолько можно себе представить. Невероятно красивый, светящийся цвет, который,казалось, так много обещал.
Если Джулиан когда-нибудь возродится, она пожелает емудобра.
