Весна задержалась, и ещё в мае шёл снег. Не лучше было и лето, и только мягкая и тёплая осень вознаградила шведов за все предыдущие невзгоды. Но и осенью в столице царили смятение и беспокойство — из Данцига в город завезли чуму, и началась эпидемия. По улицам ходили помощники палачей и убивали бродячих собак. Всех подозреваемых в заболевании жителей изолировали и увозили подальше за город. На их домах красной краской ставили крест. В карантин отправили даже епископа, потому что у него заболела чумой одна из служанок.
Воздух в Стокгольме сгустился до физической осязаемости. Порождённую тревогой и страхом агрессию шведы излили на угнездившихся в королевском дворце иностранцев. Толпа забросала их камнями и заставила сидеть в своих апартаментах, не высовывая носа. Кто-то выстрелил по направлению дворца и ранил в руку камеристку королевы. В самом дворце участились драки и дуэли. Герцог Адольф Юхан, гранмэтр королевы Кристины, повздорил с её фаворитом и бретёром, советником канцелярии её королевского величества и шефом дворцовой гвардии Клаэсом Тоттом и вызвал его на дуэль. Скандал решили просто: гранмэтра, как и Магнуса Делагарди, отлучили от двора и выслали за пределы столицы.
В Стокгольм прибыл посол императора Священной Римской империи Раймондо Пикколомини, и сразу распространились слухи о том, что Кристина собирается выйти замуж за австро-габсбургского принца. (Такой план действительно существовал, и его настойчиво пытался претворить в жизнь генерал Пиментелли дель Прадо.)
Произошли новые назначения в Государственный совет. Королева ввела в его состав семерых своих верных людей, которые должны были помочь ей во время обсуждения заявления об отречении. Все артисты, музыканты и учёные отправились в южном направлении — кто в Германию, кто в Голландию, а кто во Францию или в Италию. На аудиенцию к королеве зачастили дипломаты. В королевском дворце паковали мебель, фарфор, книги и прочие предметы искусства и домашней утвари и увозили в направлении Гётеборга. По совету Пиментелли дель Прадо Кристина самые важные и дорогие для себя вещи (гобелены, книги, рукописи и т. п.) заблаговременно стала свозить на яхту «Фортуна», на которой она собиралась отплыть из Швеции во Францию. Залы дворца зияли пустотами и пугали тревожной тишиной. Все видели, что королева Кристина впала в глубокую депрессию, хотя она всеми силами старалась скрыть своё настроение, «прыгая» по балам, банкетам и представлениям.
Двадцать шестого июля 1653 года генерал Г. Никкель сообщил по своим каналам, что «сохранит все ценности в полной сохранности до прибытия персоны, которую он с нетерпением ожидает». Он брался доставить этот груз стоимостью около полумиллиона ливров в Рим. Таким образом, место пребывания Кристины после отречения от престола было уже определено. Распускаемые королевой слухи о том, что она намеревается удалиться на остров Эланд или Готланд, были всего лишь дымовой завесой, призванной облегчить решение вопроса с её содержанием. Слухи об отречении королевы уже давно ползли по Стокгольму. Все уже знали, что новым королём станет полунемец-полушвед Карл Густав. Партия Оксеншерны убедилась в его качествах и примирилась с этим выбором. Между канцлером и наследником установились самые тёплые отношения.
В ноябре 1653 года Кристина назначила своим представителем в Испанских Нидерландах друга Пиментелли дель Прадо — дона Гарсиа де Иллана, который под легендой торговых переговоров должен был хлопотать и о материальных условиях её пребывания там.
Подготовка к решающим событиям заканчивалась.
Мосты сжигались.
Потом королева незаметно исчезла и разъезжала по Швеции, посещая то Гётеборг, то Нючёпинг, то Упсалу.
В этот период произошла окончательная отставка от двора графа Магнуса Делагарди. Его падение было предрешено ещё летом, накануне его отъезда на эстонский остров Эзель, после того как он уговорил Кристину выслать её любимца Бурдело из Швеции. Граф тогда ещё не понимал, что одержанная над королевой победа окажется пирровой: королева никому не прощала верховенства над собой.
Вернувшись из «командировки», граф Магнус возомнил себя в состоянии начать борьбу по отлучению от двора и генерала Пиментелли дель Прадо. Он был чрезвычайно осторожен и прозондировал сперва реакцию Кристины на его сообщение о том, что Бурдело якобы стал поливать его имя грязью в Германии и Голландии. Королева высказала в адрес Бурдело неодобрение. Приободрившись после такого замечания, Делагарди стал жаловаться Кристине на то, что его несправедливо «оттирают» от двора и распространяются слухи о том, что королева Кристина подозревает его в измене и грозит лишить его милостей.
— Кто это говорит? — спросила оскорблённая королева.
— Барон Стейнберг.
Позвали гофмейстера Антона Стейнберга, но тот стал категорически отрицать свою причастность к распространению подобных слухов. Врал он или говорил правду, неясно, но в его положении всё отрицать было вполне естественной позицией. Сделай он признание — и прощайся с местом!
Тогда Делагарди назвал другой источник слухов — барона Кристофера Карла фон Шлиппенбаха, курляндского авантюриста, бретёра, лгуна и приспешника Карла Густава[77]. Будучи, по всей видимости, не уверенным в том, как поведёт себя этот человек на очной ставке с королевой, граф Магнус Делагарди написал ему письмо и попросил подтвердить его версию. Возможно, Шлиппенбах здесь был вообще ни при чём и Делагарди решил просто надавить на него своим авторитетом. Когда позвали барона, тот не моргнув глазом заявил, что никаких слухов о королеве и графе Делагарди он не распространял.
Выходило, что Делагарди сказал королеве неправду. Рассерженный фаворит назвал Шлиппенбаха негодяем и подлецом. Королева нашла эту сцену непристойной и недостойной для чести шведского графа и приказала Делагарди покинуть двор и не возвращаться до тех пор, пока тот не смоет с себя позора. Это был намёк на то, что позор мог быть смыт только дуэлью.
Делагарди обратился за советом к канцлеру и Карлу Густаву. А. Оксеншерна посоветовал графу подключить к делу свою мать и свою золовку, супругу брата Якоба. Как это было ни прискорбно для старой женщины, но ей вместе с невесткой пришлось идти на поклон к Кристине и просить её не причинять сыну зла. Кристина обещала оставить графа Магнуса в покое.
Наследник престола сказал зятю буквально следующее:
— Решать такие дела шпагой государственному человеку неприлично, это — удел юнцов. В наше сложное время человек должен контролировать свои эмоции, что во всех случаях полезно и угодно Богу.
Карл Густав, несомненно, сказал правильные вещи, но от них бывшему фавориту легче не стало. Он опасался гнева королевы. Но решил не сдаваться, для чего через полковника X. Хамильтона обратился к Кристине с письменными объяснениями. В ответ он получил уничтожающую отповедь:
«Мой господин! Поскольку Вы желаете встречи со мной после того, как впали в мою немилость, должна Вам заявить, что это желание находится в противоречии с Вашими собственными интересами… Не моё дело спешить излечить Ваше несчастье, Вы сами должны ждать восстановления Вашей чести… Какую снисходительность по отношению к Вам я бы ни питала, я не могу заставить себя простить Вам Ваше преступление, совершённое против самих себя… Отныне я не в состоянии питать к Вам ничего иного, кроме сострадания, а оно между тем вряд ли пойдёт Вам на пользу, поскольку Вы сами обесценили ту доброту, которую я к Вам питала. Вы её недостойны… и сами обрекли себя на изгнание… Как Вы, после того что совершили, осмеливаетесь показываться мне на глаза? Вы заставляете меня стыдиться, когда я вспоминаю о тех многих низких поступках, которые Вы совершили, и как много раз Вы унижались перед теми самыми людьми, которых оскорбили… Если бы я обладала способностью раскаиваться, то я бы сожалела о том, что когда-то дружила с такой слабой душой, как Ваша… Слишком много сделала я для Вас за эти девять лет, в течение которых я не задумываясь брала Вас под свою защиту. Но теперь, когда Вы сами предаёте свои интересы, я считаю себя свободной от этого. Вы сами распространили сведения, которые я решила сохранить в тайне до конца моих дней, показав, что Вы недостойны того успеха, который я Вам обеспечила. Если хотите выслушать критику, приходите. Я встречусь с Вами только на этом условии. Но не думайте, что слёзы или покорность заставят меня испытывать к Вам хотя бы малейшую симпатию…»
