– Можем через Иерусалим проехать, просто на город глянем. Нам все равно в ту сторону.
– Шурик, не обижайся. Давай потом. Лорка устала ужасно. Она самолет плохо переносит. Лучше скажи, как сам-то? Возмудел, похужал… Нет, правда, тебе Израиль явно на пользу. Как ты, доволен?
– Доволен.
– Что-то не слышу радости!
– Лапа, что ты пристал к человеку? Это же эмиграция. Я даже не представляю. И один. Ты, Шурик, герой! Я так всем и говорю. Красота-то какая, мальчики!
Они миновали поворот на Бейт-Шемеш. Борцов тревожно взглянул на Ларису:
– Малыш, тебя не укачивает?
Она отмахнулась, разглядывала вид за окном, восхищенно ахала. Когда въезжали в Иерусалим, Шура хотел рассказать о своих первых впечатлениях от восхождения, но потом почему-то передумал. Всю остальную дорогу молчали, изредка перебрасываясь ничего не значащими словами.
Люся встретила их приветливо, но держала дистанцию. Лариса сразу это почувствовала, испугалась, усердно кивала головой, боясь упустить что-то важное.
– На все процедуры ходить обязательно. Ну, таблеточки, укольчики – это все понятно. На солнце не сидеть. Вон ты какая белая. Короче, слушаться надо.
Лариса закивала еще усерднее. Люся была маленькая, тощенькая, с острым носиком и маленькими зубками. Шура про себя называл ее крыской, о чем нельзя было поделиться с Гариным. Она была ему неприятна. Он никогда не знал, что она думает, хотя говорила та много и эмоционально. С Ларисой они составляли комическую пару, где Люся чувствовала свое превосходство, хотя Шура тут мог бы поспорить.
– Место тут мамаш яфэ!
Люся показала рукой на окно, и Лариса покорно проследила за ее жестом. Борцов толкнул Шуру в сторону коридора. Они вышли. Шура вздохнул с облегчением.
– Шурик мне ее отблагодарить надо?
– Кого, Люсю? Да нет, я думаю. Она свое получит. Тот, кто приводит клиентов, получает премию. Ну, цветочки можете подарить. И то необязательно…
– Да, ну ладно. Я подумаю.
Вид у Борцова был озабоченный, и Шура хотел поскорее его расшевелить.
– Слушай, сейчас она тут устроится, а ты на пару дней ко мне. У меня выходные будут. Я за тобой заеду. Хоть посидим в кои-то веки по-человечески.
Борцов смущенно топтался на месте:
– Понимаешь, я ее не могу пока одну оставить. Да и потом.
В его голосе появились знакомые борцовские нотки.
– Тут лечат пару, что б ты знал.
Шура закатил глаза:
– Как же, как же! Понимаю. Нон-стоп в койке?
Борцов хмыкнул:
– А ты думал. Слушай, а что эта Люся какую-то мамашу поминала?
– Какую мамашу? Я не слышал.
– Ну, что-то с местом этим связано. Место какое-то, мамаша.
Шура развеселился:
– А, мамаш! Мамаш яфэ, значит, суперхорошее место.
– Какой язык интересный. И простые какие все. Сразу на «ты» переходят.
– А в иврите нет формы «вы».
– Но в русском-то пока есть.
– Вадик, take advantage, учи иврит.
Борцов оживился:
– Слушай, а не зря мы школу английскую кончали? Пригодился язык-то?
– Не то слово…
– Во!
И Борцов поднял вверх указательный палец.
– Ну, так когда ты приедешь?
Борцов опять поскучнел:
– Не раньше чем через неделю.
– Это плохо. Тогда труднее будет. Марина должна приехать. с Гришкой.
– Марина?! – Борцов нервно сглотнул. – А вы общаетесь?
– Да как мы общаемся! Гришка давно планировал, все переносили. А теперь она с ним решила… Что я могу сделать?
Помолчали. Потом Борцов сказал:
– Хорошо, что ты предупредил. Лорке и так волноваться нельзя, а тут еще это.
Шуре стало обидно, но он не подал виду.
Всю обратную дорогу думал о Борцове, о том, как он представлял их первую встречу на этой земле. Люсю он благодарить собрался, а Шура так это, случайно зашел. То, что он их свел, не считается. Да и не нужна ему никакая благодарность, просто даже сейчас, после того, сколько он пережил и как, ему казалось, изменился, тот его по-прежнему за человека не держал. И все-таки что он нашел в этой Ларисе? Поначалу, когда те только поженились, он думал, что у Борцова наваждение, что это пройдет. Ну, не может же он ее и правда любить?
Или это какая-то другая любовь, которая Шуре была неведома? Вспомнился Анатолий Палыч, с жирными щеками и железными глазками. Он тогда пришел без звонка, и Шура знал, что это специально подстроено. Они накануне ездили на тещину дачу, забирали банки с огурцами. Теща велела, чтобы проветрили дом. Это и их дом, самим неприятно будет приезжать после зимы во все затхлое. Уже было прохладно. Они сидели на террасе в старых пледах. Марина достала бутерброды, термос. О чем-то говорили, Шура уже не помнил о чем. Было легко, и Марина была спокойная, и даже шевельнулась надежда, что, может быть, что-то в ней сдвинулось, какой-то камушек. А с него все и начинается. Только не надо торопить. На следующий день она уехала к родителям, и Шуру впервые за долгое время отпустило напряжение. Ему мгновенно передавалось ее настроение. Тогда он не знал, что она приняла решение и поэтому стало легче. Он разбирал бумаги в своей комнате, безжалостно все выкидывал. И тут раздался звонок в дверь. Когда он увидел гостя, даже почувствовал радостное возбуждение. Видимо, тот пришел разговаривать. Будет просить, приводить доводы. В общем, так и получилось. Только Анатолий Палыч не просил. Он сразу перешел к делу, сказал, что Шура умный человек и должен понимать, что нельзя держать женщину насильно. А она очень ранимая и не в состоянии просто взять и выгнать его из своей жизни. И пользоваться этим нехорошо. Он понимает, что есть сын, но сын уже большой… и вообще. Тут он сделал паузу и внимательно посмотрел на Шуру. Шура набычился:
– Это мой сын.
Тот добродушно засмеялся:
– Кто ж это оспаривает! Вы будете видеться столько, сколько оба захотите.
Шура что-то кричал, грубил, сказал, что говорить будет только с Мариной.
Уже в дверях Анатолий Палыч сказал:
– Я очень надеюсь на вашу чуткость, Саша.
Марина в тот день не приехала ночевать, осталась у тещи. На следующий день позвонила, разговаривала строго, говорила, что у нее больше нет сил переливать из пустого в порожнее и все уже ясно и ничего изменить нельзя. Так получилось. Он поехал к маме, но сразу понял, что не может выносить ее взглядов и молчания. Потом мотался по городу и боялся остановиться. Поздно вечером Марина опять позвонила и сказала, что он пока может пожить один в квартире, отдохнуть, прийти в себя. Что такое пока, он понял через неделю, когда она вдруг приехала к нему без звонка:
