Само собой разумеется, обмена мнениями между полковником Потаповым и генерал-майором Петровым мы с Федором не слышали. Когда они закончили свой довольно энергичный разговор, адъютант командующего Приморской армией пригласил нас зайти в кабинет. Иван Ефимович улыбнулся мне как старой знакомой, спросил про отца и, пожав руку, сказал с улыбкой:
– Значит, фрица обманула, дочка?
– Так точно, товарищ генерал-майор.
– То есть все их приемы уже знаешь?
– Ничего сложного в них нет, Иван Ефимович.
– Молодец! Горжусь твоим подвигом и поздравляю. Сдается мне, я виноват перед тобой, Людмила. Но ничего, скоро исправлюсь…
Сержанту Седых он тоже пожал руку и похвалил его за отвагу, проявленную в схватке с известным германским снайпером. Командующий также выразил надежду, что бойцы 54-го имени Степана Разина стрелкового полка на этом не остановятся, будут уничтожать врагов социалистического Отечества до полной победы. Этот положительный опыт, сказал командарм, нужно распространять по всем подразделениям СОР и для того нас с Федором сфотографируют, чтобы выпустить «Боевые листки» с подробным рассказом о столкновении советских воинов с фашистским убийцей у Камышловского моста.
В тот момент мы этим словам значения не придали. Очень хотелось после двухдневной вахты в холодном окопе вернуться в родную роту, улечься на лежанку в блиндаже, согретом огнем печки-буржуйки, и выпить горячего чаю с сахаром (впрочем, теперь у нас имелся шоколад) и ломтем ржаного хлеба, испеченного в штольнях Севастополя. Отцы-командиры отпустили нас восвояси и были так добры, что на машине доставили до командного пункта первого батальона нашего полка. Оттуда мы с сержантом Седых бодро зашагали по лесной тропе, придерживая брезентовые ремни наших «снайперок», закинутых за плечи.
Однако утром следующего дня наш с мужем завтрак прервало появление незнакомого старшего политрука. Он представился: редактор многотиражной газеты Приморской армии «За Родину!» Николай Курочкин – и сообщил, что я должна ему рассказать о том, как веду борьбу с немецкими оккупантами. Он же должен – по распоряжению генерал-майора Петрова – написать об этом интересный очерк в очередной номер газеты. Чем больше я ему расскажу, тем лучше будет очерк. Кроме того, сейчас сюда придет фотокорреспондент, который будет снимать меня для иллюстрации этого очерка. Действительно, бойкий юноша (фамилию не помню) с фотоаппаратом «лейка» перешагнул порог нашего фронтового жилища и с ходу заявил, что я – очень фотогеничная.
Возникло сильное желание немедленно выставить вон двух молодых нахалов. Пусть «Анка-пулеметчица» из первой роты дает интервью и фотографируется, снайпер же не должен привлекать к себе внимания. Главное условие его успешной работы – скрытность. А газета «За Родину!» имеет тираж в несколько тысяч экземпляров, и кому в руки они попадают, мне неизвестно. Между тем, согласно приказу наркома обороны СССР, информация о правилах обучения сверхметкой стрельбе, типах снайперских винтовок, оптике, способах маскировки, методах воздействия на противника широкому разглашению не подлежит. Она предназначена ТОЛЬКО для специалистов. Возможно, я в резкой форме и объяснила бы журналистам данное обстоятельство, но тут в наш блиндаж пришли новые гости: военный комиссар 54-го полка Мальцев вместе с военным комиссаром первого батальона Новиковым. Такой чести мы с Леней раньше никогда не удостаивались, и мне стало ясно, что мой удачный выстрел на Камышловском мосту вызвал какие-то особые последствия. Хорошо это или плохо, покажет время. Утром 24 января 1942 года в присутствии двух военкомов я коротко отвечала на вопросы Курочкина, затем со своей парадной винтовкой «СВТ-40» позировала фотографу в анфас, в профиль, стоя, а также лежа в ближайшем кустарнике со «светой» у плеча, держа ее «по-пулеметному», то есть левой рукой за приклад.
Впоследствии мои встречи с представителями прессы продолжались.
У меня побывали корреспонденты городской газеты «Маяк Коммуны», газеты Черноморского флота «Красный Черноморец», газеты Крымского обкома партии «Красный Крым». Военный кинооператор Владислав Микоша провел на позициях нашей второй роты полдня, снимая разные сюжеты. Особенно он досаждал мне потому, что искал, как он выразился, «удачные ракурсы» и, в конце концов, заставил меня забраться с винтовкой «СВТ-40» на дерево и сделать вид, будто я целюсь из нее во врага. Напрасно я говорила ему, что в Севастополе с деревьев не стреляю, и это будет обман зрителей. «Киношник» упрямо стоял на своем. Чтобы отделаться от него, пришлось с ружьем залезть на старую яблоню, которая росла возле большой «клубной» землянки в пятистах метрах от переднего края обороны.
Впрочем, у пишущей братии получалось еще заковыристее.
Корреспонденты не пожалели красок для Гельмута Боммеля: толстый, как жаба, водянистые глаза, желтые волосы, тяжелая челюсть. Я, конечно, ничего подобного им не рассказывала, поскольку не запоминаю внешность тех, в кого стреляю. Они не существуют для меня, это просто мишени. Некоторые мои однополчане говорят о холодной ненависти к захватчикам. Но даже такое определение я считаю слишком сильным, больше подходящим для агитационных листовок. Сверхметкий стрелок не думает об этом. Он выходит на огневую позицию со спокойным сердцем и твердым, глубоким убеждением в свой правоте. Иначе он рискует промахнуться и пасть жертвой в дуэли с жестоким и злобным врагом.
С личным снайперским счетом фашиста литераторы тоже не церемонились: указывали и 300 убитых, и 400, и 500, хотя для начала 1942 года это – абсолютно нереальное количество. Репортерам в голову не приходило, что война Германии с европейскими странами протекала быстро, без позиционной борьбы. Только в ней снайпер имеет возможность значительно увеличить число своих побед. В Советском же Союзе боевые действия шли всего полгода, причем гитлеровцы в основном наступали. Большую роль тут играли танки, авиация. В сверхметких стрелках фрицы тогда не особенно нуждались. Да и нашим было не до снайперских винтовок. По-настоящему результативно снайперы могут работать при длительных осадах, блокадах городов, что и происходило под Одессой, Севастополем, Ленинградом, потом – под Сталинградом.
К моему удивлению, поединок на взорванном железнодорожном мосту почему-то не вдохновлял корреспондентов. Может быть, стоило свозить их к Камышловскому оврагу, показать необычность этого места и объяснить, что Гельмут Боммель выбрал его правильно, но в силу традиционной немецкой самоуверенности не ожидал скорого ответа? Только зачем тратить время на людей несведущих, но убежденных в своей правоте…
Они все равно напишут по-своему. Например, следующее:
«Так, не шелохнувшись, лежали они сутки. Утром, когда просветлело, Люда увидела, как, прячась за макет коряги, снайпер передвигается едва заметными толчками. Все ближе и ближе к ней. Она двинулась навстречу, держа винтовку перед собой, не отрывая глаз от оптического прицела. Секунда приобрела новую, почти бесконечную протяженность. Вдруг в прицел Люда уловила водянистые глаза, желтые волосы, тяжелую челюсть. Вражеский снайпер смотрел на нее, глаза их встретились. Напряженное лицо исказила гримаса, он понял – женщина! Мгновение решало жизнь – она спустила курок. На спасительную секунду Люда опередила врага. Она выждала. Немецкие автоматчики молчали. Только тогда она поползла к снайперу. Он так и застыл, целясь в нее. Люда вынула снайперскую книжку гитлеровца, прочла «Дюнкерк». Рядом стояла цифра, еще цифры. Более четырехсот французов и англичан приняли смерть от его руки…»[22]
