Хотя, были и критические оценки талантам сталинских постановщиков, особенно из уст тех, кто имел отношение к тайнам Лубянки и многое понимал. По мнению помощника прокурора СССР Г.М. Леплевского, высказанного им в частной беседе, Вышинский чуть было не загубил всю постановку: «Вы знаете, Сталин сказал, что Художественный театр может даже из прейскуранта сделать художественную вещь, театральную постановку, — в данном случае НКВД приготовил прейскурант, из которого Прокуратура и суд, — должны сделать настоящую постановку, не в наших интересах делать из этой постановки фарс с помещиком и с гвоздями в яйцах. Нельзя раздражать Раковского и других, а то они могут начать говорить совсем другое»{570}.
Безусловно, процесс проводился под личным наблюдением Сталина. Ежов, который возглавлял следствие, входил в комиссию по надзору. Он обещал подсудимым, что в случае «правильного» поведения им сохранят жизнь, — и, конечно, не сдержал своего обещания{571}.
Между тем, Леплевский знал о чем говорил. Подсудимых и до и во время процесса тщательно готовили, уговаривали и всячески ублажали в случае послушания и готовности следовать сценарию. Так, Раковский рассказывал после процесса сокамерникам: «Тезисы моего выступления на суде, моего последнего слова, я согласовывал со следователями… Последнее время все было к моим услугам вплоть до маслин»{572}. Ягоде перед началом процесса дали свидание с его арестованной женой — Авербах, причем уверяли Ягоду, что она на свободе, для этого ее перед свиданием переодевали и причесывали{573}. А в самом начале следствия, в 1937 году, когда Ягода еще проявлял несговорчивость, его попросту били. Его следователь Н.М. Лернер поначалу не верил жалобам Ягоды, что его бьют, но вскоре сам убедился в этом: «Однажды, это было в Лефортовской тюрьме, я допрашивал Ягоду. Ко мне в кабинет зашли Ежов, Фриновский и Курский и по предложению Ежова я вышел из кабинета. Когда спустя некоторое время мне разрешили вернуться, я увидел на лице Ягоды синяк под глазом. Ягода, показывая мне синяк, спросил меня: «Теперь вы верите, что меня бьют»{574}.
Лернер, по-видимому, игравший роль «хорошего следователя», опекал Ягоду вплоть до окончания процесса. В перерывах он играл с ним в шахматы, а Ягода все время его спрашивал, расстреляют его или нет{575}. Лернеру не пришлось смотреть в глаза Ягоде на расстреле, он там не присутствовал, но о некоторых деталях казни узнал: «Со слов бывшего начальника УНКВД Ленинградской области Литвина мне известно, что Ягоду расстреливали последним, а до этого его и Бухарина посадили на стулья и заставили смотреть, как приводится в исполнение приговор в отношении других осужденных»{576}.
Скорее всего, автором подобной изощренной затеи был сам Ежов. После своего ареста И.Я. Дагин, в то время начальник 1-го отдела ГУГБ, свидетельствовал, что Ежов присутствовал при этом расстреле. Ежов велел Дагину избить своего предшественника Ягоду перед исполнением приговора: «А ну-ка, дай ему за всех нас». В то же время расстрел собутыльника Буланова расстроил Ежова, и он даже приказал сначала дать ему коньяку{577}. Этот суд был логическим завершением, равно как и итоговым доказательством существования описанного Ежовым на июньском пленуме 1937 года «Центра центров» — объединения всех враждебных сил и оппозиций, развернувших подрывную и шпионскую работу во всех сферах советской жизни. Наглядно и убедительно подтвердив правоту всех обвинений Ежова, процесс в каком-то смысле поставил точку в этом вопросе. Однако массовые репрессии продолжались, и здесь его миссия по замыслу Сталина еще не была завершена.
8 апреля 1938 года, подвергнувшись суровой критике, был снят нарком водного транспорта Н.И. Пахомов (затем в том же месяце арестован и впоследствии осужден и расстрелян){578}. На его место был назначен Ежов, который еще оставался на посту наркома внутренних дел{579}. Назначив его на еще один пост, Сталин убивал сразу двух зайцев: Ежов мог исправить положение на водном транспорте жесткими чекистскими методами, а перевод его в незнакомую область решения экономических задач оставлял ему меньше времени для работы в НКВД и ослаблял там его позиции, что со временем позволит устранить его от руководства карательным аппаратом и обновить там кадры. После своего падения в личном письме, адресованном Сталину, Ежов признавал, что после назначения на пост наркома водного транспорта он полностью погрузился в новую работу, два месяца почти не появлялся в НКВД, оставив его на попечение своего первого заместителя Фриновского[61].
Возможно, замысел Сталина постепенно вытеснить Ежова из верховного руководства уже обретал ясные очертания. Однако Ежов, казалось, сохранял его расположение. Ни он, ни его соратники не чувствовали никакого подвоха в новом назначении. Напротив, налицо было усиление его влияния: это назначение демонстрировало расширение власти его комиссариата{580}. Другим демонстративным знаком доверия Сталина к Ежову был тот факт, что в майской кампании по выдвижению кандидатов в депутаты республиканских Верховных Советов он шел третьим после Сталина и Молотова по количеству республик, зарегистрировавших его кандидатом в депутаты. Это был своего рода действительный рейтинг кремлевских вождей. Конечно, Сталина зарегистрировали кандидатом в депутаты почти во всех союзных и автономных республиках (в 29 республиках), Молотова также в 29 республиках, Ежова — в 20, Ворошилова — в 19, Кагановича — в 17, Микояна — в 13, Андреева — в И, Калинина — в 10 и, наконец, Жданова — в 9.{581} В июне первый секретарь ЦК Компартии Украины Н.С. Хрущев в своей предвыборной речи славил Ежова и Сталина за разоблачение буржуазных националистов: «Спасибо и слава великому Сталину, его лучшему ученику Николаю Ивановичу Ежову и всем тем, кто своими большевистскими действиями раздавил эту гадину»{582}.
Новый нарком начал с шумной кампании по ликвидации «вредительства» на водном транспорте. Не прошло и недели после его назначения, как в печатном органе наркомата «Водный транспорт» появилась передовица: «До конца выкорчевать вражеское охвостье, ликвидировать последствия вредительства», в которой утверждалось, что «банда троцкистско-бухаринских громил и шпионов, пробравшаяся на руководящие посты в Наркомводе, пыталась развалить водный транспорт»{583}. С санкции Политбюро Ежов усилил штат наркомата водного транспорта проверенными чекистами, привлекая своих людей из НКВД и выдвигая их на ключевые должности: Я.М. Вейнштока(которыйстал его заместителем), Д.М. Соколинского, Н.Т. Приходько, Р.А. Листенгурта, В.М. Лазебного и А.И. Михельсона{584}. Всего, по нашим оценкам, на руководящие посты наркомата было переброшено не менее 25–30 чекистов{585}.4 мая еще одним заместителем наркома был назначен Ефим Евдокимов, освобожденный с поста секретаря Ростовского обкома партии. Сбылась его давняя мечта о работе под руководством Ежова, но теперь он этому уже был не рад.
