Поэтому, когда незадолго до ужина на кухню забрел Натан, Шендл кивнула ему, но не стала спрашивать, знает ли он, куда подевалась Тирца.
Несколько минут он наблюдал за ее суетой, а затем сказал:
– Эппельбаум и Гольдберг обещали за ночь разобраться с бойками. В общем, хорошо, что у нас есть лишний день.
– Вряд ли Боб и Ури так думают.
– Эти двое подставились, как дети.
– Ну и как же мы теперь без них? – спросила Шендл.
– А кто сказал, что без них? Всем придется попотеть. И тебе, и твоим товарищам.
– Особенно Францеку!
Натан пожал плечами.
– Только его не хватало. Вот же дуболом, – скривилась Шендл.
– Возможно. Но если что, люди за ним пойдут, как мы убедились.
– Он мог таких дров наломать!
– Но не наломал ведь, – примирительно сказал Натан. – И конечно, ты окажешь нам большую услугу, начав завтра сразу после ужина.
Шендл отложила ложку и повернулась к нему лицом:
– Да?
– В принципе, я больше ничего не должен говорить до завтра, но ты такая славная девушка, и твои военные подвиги так всех нас вдохновляют. – Он взял ее за руку, провел пальцем по линиям на ее ладони. – Я вижу длинную жизнь, полную любви.
Шендл вырвалась и скрестила руки на груди.
Натан пожал плечами:
– Не надо осуждать мужчину за то, что он попытал счастья. Теперь насчет завтра. Ты должна будешь выбрать себе в помощники трех девушек из твоего барака. Спорим, ты возьмешь ту хорошенькую француженку и ту высокую блондиночку? В твоем бараке самые симпатичные на свете девушки, Шендл.
– Все твоей жене расскажу, если ее увижу. Не сомневайся.
Шендл знала, что не умеет врать, и очень волновалась, как бы не проболтаться Леони и Зоре, ведь обе видели ее насквозь. Поэтому, подавая ужин, она под любым предлогом сбегала на кухню. А когда, наконец, уселась, сразу набросилась на еду и быстренько набила себе рот, подумав, что ее соседки по столу вообще не смогли бы есть в таких обстоятельствах.
– Теди, – попросила Леони, – расскажи Шендл про своего поклонника.
Теди покраснела и замотала головой. Тогда Леони начала рассказывать сама:
– Сегодня в лазарете один из ребят-иракцев взглянул на нашу общую подругу и буквально с первого взгляда влюбился по уши! Он ей даже песню спел. Алица сказала, его зовут Ниссим, что значит «чудеса». Прелесть, правда?
– Глупости, вот что это значит, – фыркнула Теди и схватила кувшин. – Пойду еще воды принесу.
– Такой хорошенький, такой смугленький, – сообщила Леони, когда Теди ушла. – Только ниже ее сантиметров на пять. Вот будет парочка!
Шендл кивнула. Внезапно ей представилась картина: Теди в постели с таким вот парнем. Его ноги обвиты вокруг ее бедер. Контраст кожи, контраст волос. Золото и смоль, серебро и слоновая кость. А еще она представила их детей. Это будет совершенно новое поколение еврейского племени – голубоглазое и темнолицее или черноглазое и белокурое. Не европейцы, но и не арабы; сильные и изящные, выносливые и нежные, красивые во всем.
Когда Теди вернулась, Леони сказала:
– Извини, если я тебя обидела. Я всегда терпеть не могла, когда старые кумушки чешут языками, сводя парней с девушками и судача, до чего чудесные у них получатся детки. Вот теперь и сама туда же. А мне ведь еще и двадцати не исполнилось.
– Двадцати... – повторила Теди. – Странно. Почему двадцать лет мне кажутся почти старостью?
– Потому что мы слишком много смертей видели, – сказала Шендл. – Обычно это бывает гораздо позже, хотя бы лет в шестьдесят, когда среди знакомых оказывается больше мертвых, чем живых. Чтобы снова стать молодыми, нам надо завести детей.
– Какая из меня мать, – отмахнулась Теди.
– И из меня, – подхватила Леони. – Я даже в куклы никогда не играла, сколько себя помню.
– Это неважно, – возразила Шендл. – Мы выйдем замуж, у нас появятся малыши, и они нас изменят. Я такое уже видела. Даже женщины с татуировками на руках, даже те, которые разучились улыбаться, даже они – стоит им в первый раз взять ребенку на руки, как у них глаза светиться начинают.
– Но детям-то зачем такое бремя? – заметила Теди.
– Дети этого еще не понимают.
– Не обманывай себя, – возразила Леони. – Они все чувствуют, даже если не могут выразить это словами. И несправедливо превращать ребенка в источник собственного счастья. Теди права. Это непосильное бремя. И люди делают только хуже, когда называют своих детей в честь мертвецов.
Шендл подумала о своем брате Ноахе.
Теди подумала о своей сестре Рахиль.
– Мне вот, например, нравятся новые имена, – сказала Леони. – Ора, Йехуд, Идит. Как будто чистая страница. Хотя я все равно не собираюсь заводить детей. Не для меня это.
– Ерунда, – усмехнулась Теди. – Выйдешь отсюда, а через пять минут уже глядь – замужем и с пузом.
– Все мы и замуж выйдем, и детей нарожаем. Такова жизнь, – рассудительно заметила Шендл. – Но сначала нам надо помыть посуду. Тирцы до сих пор нет, так что можете мне помочь ликвидировать бедлам, который я на кухне учинила.
Вечером, когда потушили огни, Шендл лежала в постели, пытаясь заставить себя поверить в то, что это ее последняя ночь в Атлите. Завтра все переменится. Снова. Навсегда.
Слушая мерное дыхание спящей подруги, Шендл жалела, что не может ничего рассказать Леони, и вдруг поняла, что они могут больше никогда не увидеться. В Палестине людей без семей – таких, как они, – рассылали по кибуцам для «абсорбции». Слово это одновременно смешило и пугало. Забавно думать, что тебя впитают, как капельку воды полотенцем. Но уж очень это похоже на безвозвратное исчезновение.
«Ну-ка, быстро прекрати! – приказала она себе. – Здесь не такие уж большие расстояния. Может статься, мы еще будем друг к другу в гости ездить. И дети наши дружить будут. И состаримся рядом. А может, и нет. В любом случае, мы отправимся туда, куда нас пошлют».
Шендл повернулась на другой бок и закрыла глаза, но, прежде чем успела заснуть, кто-то положил руку ей на плечо.
На краю ее постели сидела Зора.
– Ты обещала рассказать, что происходит.
– Только не сейчас, – взмолилась Шендл.
– Сейчас, – твердо сказала Зора, ясно давая понять, что не сдвинется с места.
Шендл приподнялась и зашептала ей на ухо:
– Завтра ночью мы все убежим отсюда. Пальмах организует массовый побег. Уходят все.
Зора недоверчиво прищурилась:
– И Эсфирь тоже?
– Вроде да. Вообще-то... я не знаю.
– Она пойдет с нами. Знаешь ты это или нет.
