– Это за мной гнались. Черный джип с каким-то типом за рулем.
– Да что вы? Вам нужно незамедлительно обратиться в службу по охране прав человека!
– На самом деле, гнались.
– И кому же вы так понадобились, что за вами гонятся? Или вы на своем мотоцикле слямзили сумку у какой-нибудь туристки?
– Это как раз у меня слямзили.
– Да?! Складно у вас получается… И теперь преследуют, чтобы вернуть?
– Наверное.
– А вы, значит, убегаете?
– Действительно, звучит по-идиотски… Вы мне не верите, но…
– Верю – не верю… Это что-то меняет? Украли у вас что-то или нет, – за мной-то вы следили.
– Мне кажется, на самом деле тот тип в джипе следил за вами.
– Вы уж определитесь – за вами или за мной, ладно?
– Я бы с удовольствием… Но он уехал.
– Да, жаль. Было бы интересно спросить вас обоих… Если второй, конечно, существует.
– Очная ставка?
Она некоторое время разглядывала его, будто изучая.
Потом кивнула на соседний столик:
– Видите тех двух священников? Как вы думаете, если сейчас подойти к ним и спросить, предпочитают ли они лгать или говорить правду, что они ответят?
– Полагаю, что говорить правду.
– Точно. А между тем, представьте, один из них действительно фантастически правдив, а вот другой – неисправимый лжец.
Он посмотрел на двух священников. Один из них сидел к нему спиной, и лица видно не было, но в остальном эти двое были удивительно похожи. Одинаково одетые, с почти неразличимыми фигурами, волосами одного цвета…
– И какой же лжет?
– В том-то и дело, что никто, кроме них, не знает, – что-то у нее происходило внутри… Казалось, что там спрятан заряд такой силы, что, стоит его выпустить, и он не оставит здесь камня на камне. Или, наоборот, высветит каждый темный угол… – Представляете, как с ними нелегко? Особенно, если, например, стоите вы с ними в камере, из которой только две двери. Одна на свободу, а другая – на виселицу. И можете задать им только один вопрос. Один-единственный, на двоих.
– И какой же?
– Вот я и думаю. Хотите, и вы поразвлекайтесь… В свободное от слежки время.
Каким-то странным образом весь этот диалог продолжал разговор с Мари в парке. Что ж за день такой… Нужно было посмотреть астрологический прогноз и не общаться с женщинами.
Николь замолчала ненадолго, потом взглянула на часы.
– Ладно. Все живы, здоровы, и слава Богу. Мне пора.
Хотелось ее остановить. И было совершенно понятно, что обещанное Антуану наблюдение закончилось. Надевать парик и темные очки он не будет. Да и в этой роли маньяка-преследователя оставаться не хотелось.
– Я был бы благодарен за возможность вам позвонить. Мы можем обменяться телефонами?
Она некоторое время смотрела на него, потом как-то устало сказала:
– Можем. Держите, – и катнула по столу к Грегу, как бармены катят по стойке стакан с виски, изящный телефон.
Грег несколько секунд рассматривал его, потом усмехнулся и поднял на нее глаза.
– Классно. Хотя я имел в виду…
– Возможность мне позвонить? Я ее вам и предлагаю. Не нужно записывать номер, свой ведь вы знаете. И я – свой. Так что тоже смогу вам позвонить, как только почувствую себя одиноко в уличной пробке. Равноценный обмен, правда?
Он смотрел на нее, пытаясь как-то отреагировать, но в голову лезла жуткая ерунда.
– Знаете, – сказала она, – вы напоминаете мне того персонажа из анекдота, которому срочно нужно было куда-то ехать. Он так метался по улице, что рядом остановился сердобольный человек, ехавший по своим делам, и спросил, куда его подвезти. Тот отмахнулся, сказав, что ему нужно такси. А водитель высунулся и спросил: «Вам фонарик на крыше хочется или ехать?» Так что с телефонами?
За секунду попытавшись представить себе, чем он рискует, лишаясь своего номера, и не представив, Грег достал из кармана и положил перед ней свой телефон.
Она, не глядя, положила его в карман плаща.
– Кстати, меня зовут Николь. Раз уж вы собрались мне звонить.
– Грег.
– Не обижайтесь, Грег, что говорила с вами в таком тоне – неприятно все же, когда за тобой следят. За кофе я расплачусь, у меня здесь карточка, я вам показывала.
Несмотря ни на что, он успел к Мари на площадь Бастилии, откуда стартовали роллеры.
И даже успел раздобыть ролики. Целый день на колесах…
Вокруг были сотни человек, может быть, даже тысячи – в основном, студенты, но попадались и люди старше, даже пожилые. В толпе мелькнуло несколько колясок – молодые мамаши с пеленок приобщали наследников к активному образу жизни.
Царили всеобщее возбуждение, гомон голосов, музыка, и все это заражало. Глаза Мари блестели, она с удовольствием оглядывалась по сторонам.
Полицейские машины включили мигалки и медленно тронулись в сторону бульваров, перекрывая движение.
Вся площадь пришла в движение и, растягиваясь в длинную живую ленту, заскользила вперед.
– Что, правда едем, что ли? – спросила Мари и, не дожидаясь ответа, покатила первой. – Эй, догоняй, а то я тормозить не умею!
Он оттолкнулся, заскользил, потерял равновесие, чуть не упал, но выровнялся и понял, что движется. Впереди, за спинами каких-то ребят, мелькнула фиолетовая ветровка Мари, и он прибавил скорость.
Черт, это было сумасшедшее приключение. Мари обернулась, он увидел, что она смеется, а в голове мелькнула мысль о том, что за этот день он второй раз пытается догнать в Париже женщину, но, ей-богу, сейчас это совсем по-другому…
Если бы неделю назад кто-нибудь сказал, что он вот так, в развивающемся красном шарфе, бритый наголо, хохоча, на роликах будет гнаться по бульварам за ненормальной русской девчонкой… он бы покрутил пальцем у виска.
Он догнал ее только через несколько минут, и дальше до самой Оперы они ехали вместе. Один раз, стараясь обогнать какого-то сосредоточенного бородатого ветерана, она чуть не потеряла равновесие, но он вовремя поймал ее руку и больше уже не выпускал ее из своей.
Шальной людской поток двигался, переливаясь, параллельно Сене, подхватив их своим течением и пронося между вечерних асфальтовых берегов. Искрящиеся разноцветные огни реклам выхватывали по одному случайные лица застывших на переходах зрителей, покорно дожидавшихся, когда лавина пронесется, и вспыхнет зеленый сигнал…
А потом, устав, они отделились от этого потока, и сидели в каком-то кафе с символическим названием «Антракт», наслаждаясь обжигающим глинтвейном с горьковатым привкусом лимона и гвоздики, и несли какую-то необязательную чушь.
