— Простите, но если этого Нефера будут судить… разве его дело не поступит в суд Места Истины?
— Нет, так как задержан он был на восточном берегу, куда прибыл, намереваясь погостить у тестя. Останься он в селении, мы бы вовсе не смогли привлечь его к ответу. Опасаюсь, что судебное разбирательство окажется весьма шумным.
— А добрая слава мастеровых?.. Не уронит ли себя селение в общественном мнении?
— В действительности все может оказаться гораздо хуже. Само существование селения может встать под вопрос! Смотрите: это что же получается — не селение мастеров, а какой-то разбойничий притон! Но ежели это так, то его должно упразднить. То-то управитель западного берега порадуется… Осуждение Нефера откроет глаза Рамсесу Великому: самодержец убедится, что от Места Истины вреда куда больше, чем пользы. Село будет отбиваться изо всех сил, зубами и когтями, это понятно… А я, можно не сомневаться, вынужден буду прибегнуть к помощи войска. То есть поможете мне вы, дорогой Мехи. Придется выселять, и желательно, чтобы столь хлопотное дело прошло как можно спокойнее.
— Я всегда в вашем распоряжении.
— Я этого не забуду… Ну, надеюсь, вскоре увидимся. Желаю хорошо повеселиться, Мехи.
Градоправитель отошел к богатому землевладельцу и завязал с ним столь же оживленную беседу. А военачальник, оставшись один, упивался про себя первой одержанной победой.
Анонимное письмо, которое он отправил Собеку, не только порочило Нефера, но и влекло за собой иные последствия. Предвиденные, более того, заранее продуманные. Итак, совершенное им убийство несло ему все большие выгоды. Молодого человека, скорее всего, приговорят к смертной казни, а община будет распущена. Мехи поведет свои войска на селение и стремительно займет его, а затем — обыск сверху донизу: необходимо найти все спрятанные сокровища. И завладеть ими. Действуя под прикрытием официального приказа, он достигнет всего желаемого. И при этом все будет по закону.
Жар сидел на голой земле — точнее, это был глинобитный пол комнатушки с беленными известкой стенами. Окон не было, и потому Жар не знал, день ли на дворе или уже настала ночь. Ему приносили еду и питье, но он не слышал ни единого слова.
Дверь в каморку заперта не была, и, значит, он был волен выйти из заточения. Но чуял он, что за этой дверью таилась какая-то иная ловушка, да и что ему оставалось делать, как не дожидаться здесь решения приемного суда.
Это он-то, такой нетерпеливый и беспокойный, и не собирался теперь бунтовать против этого испытания? Так ведь потому, что чувствовал: оно необходимо. Оно позволило ему познать отдохновение души и тела — он и не думал, что такое возможно. Поскольку его судьба более ему не принадлежала, он от нее отстранился и питался умиротворяющей пустотой, в которой ничего не происходило.
Пока ему не объявят окончательное решение, так и будет он висеть между жизнью и смертью. То есть будет ни жив ни мертв. Здесь, в тайном уделе Места Истины, он всего лишь непосвященный. Однако, как знать, войдет ли он в братство. Очень даже может быть, что никогда. Его прошлое исчезло, его уже нет. А будущего еще нет.
Впрочем, Жар уже начал открывать для себя новый удивительный мир. Привычные точки отсчета исчезли, границы стерлись, и обозначился какой-то иной горизонт. Но пока все это было лишь бессодержательной тенью, подобием его самого. И пока это так, какой прок от его силы и от его желания?
Молодой человек был уверен, что каждый мастеровой братства побывал в этом месте и вот так, как теперь он сам, дожидался, когда наконец будет оглашен приговор без права на обжалование. И никаких исключений или преимуществ ни у кого не было, каковы бы ни были дарования и умения искателя, а то, что все пережили одно и то же испытание в одинаковых условиях, должно было необычайно сплачивать: мастера становились воистину братьями, которых объединяли и общий опыт, и устремление к одному-единственному идеалу.
Дверь распахнулась.
В руках мастерового не было ни хлеба, ни кувшина.
— Пошли со мной, Жар.
Юный великан уже приготовился было просидеть невесть сколько нескончаемых суток в этом тихом месте, куда не доходило ни единого звука извне. Наверное, поэтому он поднимался очень медленно, словно бы нехотя, будто не желая следовать за своим провожатым.
— Ты что, берешь назад свое прошение о приеме в братство? — поинтересовался мастеровой.
— Ты давай веди меня. Туда, куда положено.
Они пришли к храму, перед которым заседал приемный суд. Лица судей казались непроницаемыми, правда, на губах старого писца Рамосе играла чуть заметная улыбка.
Но Жар, сердце которого колотилось так сильно, словно было готово вырваться из груди, решил, что не след потакать себе и, значит, лучше он будет смотреть на Кенхира, писца некрополя.
В первый раз в жизни тоска сжимала горло так, что дышать было нечем. Он готов был бежать до края земли, лишь бы не слышать тех слов, которые будут произнесены.
— Суд принял решение, — ронял тяжелые слова Кенхир, — и пересмотру оно не подлежит. Его величество фараон, глава и наставник Места Истины, одобрил это решение, и оно будет занесено в летописи, ведущиеся письмоводителями визиря. Ты, Жар, услышал зов и внял зову, и посему ты будешь допущен в это братство.
К кому обращается писец? Неужто к нему? Внезапно огонь вновь запылал в его жилах, и ему захотелось обнять Кенхира Ворчуна.
— К несчастью, — продолжал тот, — мы вынуждены отложить твое посвящение. И причина отсрочки вовсе не в тебе, но в общине, ввиду постигшего всех нас бедствия.
— Что стряслось?
— Неферу Молчуну предъявлено обвинение в убийстве.
— Молчун — убийца? Что за чушь!
— Мы все тоже так думаем, но мы должны приложить все свои силы и добиться, чтобы его признали невиновным. А когда мир вновь воцарится, ты получишь новое имя и тебе будут открыты первые таинства Места Истины.
36
По завершении изнурительного дня старший предводитель Мехи овладел Серкетой. По обыкновению, любовь в его исполнении вышла очень грубой, однако же исполнил он задачу свою со всем присущим ему блеском. Впредь непозволительно было ей соваться поперек батьки, то есть поперек супруга конечно, но надлежало ей оставаться на том единственном месте, которое только и может занимать женщина, а именно — быть верной и послушной служанкой. Со дней ранней юности Мехи испытывал глубокое презрение к самкам, и уж не Серкете изменить его убеждения. Как и все прочие бабы, она, конечно же, мечтала о господине, о повелителе, власть которого над нею неоспорима и беспредельна. И ей, что ни говори, повезло: такого владыку она обрела.
После того как Нефер Молчун был схвачен, Мехи успел выйти на связь с десятками разных людей, применяя метод, в действенности которого он не единожды убеждался: он распускал ложные слухи. Недоброжелатели подхватывают молву, упиваются ею и разносят ее со скоростью ветра, слабоумные повторяют все, что услышат, не утруждая себя пониманием, но счастливее всех болтуны — те всегда рады блеснуть в разговоре невесть откуда взявшейся новостью да еще заверить, что, кроме них, подобными сведениями никто не располагает.
