Когда он уже собрался в мастерскую ваятелей и вот-вот должен был выйти из дома, Ясна показала ему письмо, которое им только что принесли. Заглянув в печальные глаза жены, Нефер понял, что новости нерадостные.
— Мой отец очень болен, — сообщила она. — Целитель опасается, что исход может быть роковым. Отец продиктовал это письмо. Он очень хочет повидаться с нами обоими. И очень просит, чтобы мы поспешили.
Нефер тотчас же отправился к начальнику артели, чтобы объяснить ему причины своего отсутствия, которые потом занесет в свой свиток писец некрополя.
Чета ничего не взяла с собой и отправилась в путь налегке. Они покинули селение, выйдя через малые ворота к тропе, которая шла мимо заупокойного храма Рамсеса Великого.
— Я чувствую, что тебе досадно, — сказала Ясна мужу. — Опасаешься, что не успеешь к обряду посвящения Жара? Да?
— Угадала, — смутился Нефер.
— Как только мы доберемся до Фив, ты, повидавшись с отцом, сразу же отправишься в обратный путь. А я останусь и пробуду с ним столько, сколько потребуется.
— Я тоже.
— Нет, ты должен видеть, как твой друг станет служителем Места Истины.
На сторожевом посту у Рамсессеума стражи лишь спросили их имена и сразу же пропустили. Нефер и Ясна были полноправными членами братства и, следовательно, имели право свободно передвигаться в окрестностях Места Истины и покидать его пределы по своему усмотрению.
Пара быстро дошагала до возделанных земель, пересекла поле, засеянное люцерной, и, выйдя к берегу реки, направилась к причалу, к которому приставал паром. Смешавшись с другими пассажирами — в основном это были земледельцы, которые везли в Фивы овощи на продажу, — супруги обменивались с попутчиками обычными фразами насчет урожая, процветания страны и щедрости Нила. Никто не мог бы заподозрить в них выходцев из самого тайного селения во всем Египте.
Ясне было очень тревожно, но она держалась и даже смогла утешить одну мать, малолетнюю дочурку которой мучила горячка.
Как только паром причалил к восточному берегу, Нефер с женой спрыгнули на берег и поспешили к дому хозяина строительной артели. И вдруг, хотя до дома было еще далековато, на дорогу вылетел Черныш. Встав на задние лапы, пес по очереди облобызал обоих, сначала облизав лицо хозяйки, а потом и ее мужа. Карие собачьи глаза сияли радостью.
— Давай за нами, Черныш, — велела Ясна. — Мы спешим.
И вдруг черный пес зарычал и обнажил клыки, уставившись на нескольких стражей, двигавшихся навстречу молодой паре.
И во главе небольшого отряда — Собек.
— В чем дело? — заволновалась молодая женщина.
— Заверяю вас, отец ваш в добром здравии. Письмо, полученное вами, написал не целитель, а я, лично.
— Но… чего ради?
— У меня не было иного способа выманить вашего мужа из селения. На том берегу задерживать мы его не стали, не желая ненужной огласки: там, возможно, пришлось бы действовать на виду у многих свидетелей.
— И для чего все это, Собек?!
— Правосудие.
— Объясните.
— Нефера следует задержать. Он обвиняется в убийстве одного из моих подчиненных, когда последний, будучи в ночной смене, обходил с другими дозорными Долину царей.
35
В Фивах Мехи все уже полюбили. Точнее, сходили по нему с ума. Не случалось такого приема, на который его бы не приглашали, он блистал на пирах и участвовал в многочисленных советах. А его речи! Он не ограничивался краткими замечаниями, не упускал случая дать полезный совет и умел польстить, не отягощая лесть дурновкусием.
И все поздравляли главного казначея Фив Мосе с таким замечательным зятем, таким многообещающим военачальником, который не только стремительно восходит по служебной лестнице, но и проводит реформы в фиванском войске, и его немалого размаха замыслы находят отклик и поддержку в самых высоких сферах.
По случаю своего дня рождения фиванский градоправитель устроил донельзя пышный, даже величественный прием: в усадьбе и в саду толпились и теснились самые славные и самые могущественные из знатных обитателей града Амона. Виновник торжества с сияющим лицом витийствовал, приветствуя гостей с самоуверенностью расчетливого и всеведущего властителя, всегда готового задушить в зародыше любой намек на мятеж или крамолу.
— Какой вкус, какое изящество, мой дорогой Мехи! Это одеяние первозданной белизны, а какие сандалии… с таким необычайным вырезом на подъеме… Если бы вы не были женаты, ни одна из присутствующих здесь очаровательных барышень не устояла бы перед вашим обаянием.
— А вот я бы устоял перед любыми соблазнами.
— Между нами, Мехи. Как Серкета? Я полагаю, она-то знает, как ублажать муженька своего, верно?
— Не смею лгать градоправителю Фив, опытность которого признается всеми и повсеместно.
— Вы мне льстите, Мехи! Полагаю, что для вас войско не более чем ступень. Одна из многих.
— Знаете, для начала мне хотелось бы завершить преобразования, а уж затем я бы с удовольствием разделил с вами честь управления нашим великолепным городом.
— Устремление вполне законное и весьма похвальное. Не забывайте, однако, что вы живете лишь в третьем по величине городе Египта после Мемфиса и нашей новой столицы, Пи-Рамсеса. У нас здесь, видите ли, тихо. Мы храним мир, покой и верность традициям.
— А разве не в этом и состоит мудрость политика?
— Превосходно, Мехи! С вашими убеждениями вы высоко взлетите.
— Ими я во многом обязан своему тестю, человеку мне очень дорогому. А теперь, откровенно говоря, именно тесть беспокоит меня более всего прочего.
Городской голова изумился:
— У Мосе неприятности?
— Откровенно говоря — и строго между нами… у него нелады со здоровьем.
— Но мне-то всегда казалось, что он прекрасно себя чувствует!
— На первый взгляд, он полон жизненных сил, но на самом деле… кажется, что-то с головой… В последнее время я был свидетелем того, как он принимал решения, которые оказались ошибочными. Пока он еще в состоянии осознавать и признавать свои огрехи, но что будет завтра? Эти провалы сознания случаются у него все чаще и чаще… Но мне, наверное, не стоило рассказывать вам об этом.
— Напротив, Мехи, как раз напротив! Было бы неплохо, если бы вы не посчитали за труд время от времени сообщать мне о его состоянии и не оставляли своих забот. Дабы не довести до беды. И очень прошу вас: если положение вдруг резко ухудшится, дайте мне знать тотчас же. Вечерок удался, ничего не скажешь… Ваш рассказ — это уже вторая печальная история, поведанная мне сегодня.
— Смею ли я надеяться услышать первую историю?
— Скучное дело, должен признаться… Тоскливейшее. Молодой ремесленник по имени Нефер, недавно присоединившийся к братству, обвинен в убийстве стража. Речь о местной охране, служащей под началом Собека. Сам Собек в свое время счел гибель одного из своих подчиненных несчастным случаем, но вышедшие наружу обстоятельства, бывшие ранее неизвестными, убедили его, что тогда произошло преступление.
