Беспрекословная ведьма
сквиталась сполна
С законоговорителем
дивным.
Узник беседами
Тюра страшил.
Дождь никудышный
рассеял янтарь.
Берег свирепо
река разворочала.
Втрое беда возросла
против прежнего.
Рыба, на ветку
взбиралась с успехом,
Но в тот же миг
прослыла сумасшедшей.
Умер без звука утес,
едва только
Выудил волк
поразительно грубого
Ежа.
— Пожалел, небось, о том, что нарвался на грубияна с колючками, — сказал Бьярки сочувственно. — Некоторые всегда находят неприятностей на свою голову.
— Точнее, задницу, — поправил Локи. — Однако если имя тому волку Фенрир, то не завидую я даже самому неучтивому ежу. Как ты думаешь, что за узник мог напугать своими беседами бога битвы Тюра?
— Да все тот же Фенрир, — предположил Бьярки, — которому не по нраву пришлась вязка «из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил, рыбьего дыхания и птичьей слюны»[33]и прочей несусветной дребедени, что менее всего годится для изготовления оков.
— Ты мне нравишься, слаф, — засмеялся Локи. — Может быть, пора нам скрепить, наконец, взаимную симпатию добрым глотком браги?
— Не время пить, когда враг на дворе, — возразил Бьярки.
— Когда хочется промочить горло, на дворе всегда находится какое-нибудь неотложное дело, — заметил Локи. — Однако это никогда не было причиной, чтобы отказываться от выпивки.
Вечер напуган
внезапной надеждой.
Храбрый злодей
снизошел до вопроса.
Хоть наковальня
запомнила молот,
Обувь легко
подчинилась ежу.
Мальчик дозорный
не прочь подремать.
Снится ему
поседевшая крыса, —
Крыса нерадостно
выбрала дом.
Глотку нехитрой
науке учила
Задница.
— Мол, не жри всякую гадость, — радостно засмеялся Бьярки. — А что это у тебя сплошь задницы пошли?
— Так уж, видно, стихи сложились, — сказал Локи. — А может быть, кому-то вместо удачи светит сплошная задница!
Никудышный герой
рыдал безутешно.
Задумчивый хлев
выкатил гривну.
Не был дурень угрозой
худому обряду.
Сундук развлекался
с похмельным ключом.
Рог точно спал,
а чудная капуста
Сетовать часто
взяла за обычай.
Корова строптивая
в жопу пришла,
А двор приходил дом.
— Я еще могу понять, — снова вмешался Бьярки, — что корова пришла в жопу. Сам не раз слыхивал, как тот же Оттель Долдон поносил свою ненаглядную Дочь Ярла, когда она в задумчивости сносила рогами изгородь вокруг сарая. «Пошла-де в жопу! Причем не в какую-нибудь постороннюю, никому не знакомую жопу, а в свою собственную! Причем не просто пошла, а припустила галопом! Ты такая же Дочь Ярла, как я сын Лейфа Счастливого!..» Потому резонно предположить, что если кто-то послал кого-то куда-то, то рано или поздно тот придет в указанное место. Но, Локи, что там приключилось между двором и домом? Двор приходил в дом или дом приходил в двор?!
— Вот еще бы я знал! — сказал Локи. — Как написано, так и читаю. Одну руну переврал, а сейчас уж и не упомню, о чем думал в ту пору. Давно это было. Но я рад, что во поводу коровы у тебя не возникло вопросов.
Скальд изощренно
свершил свою сагу.
Синий старик
загляделся на щит.
Сыр мохноногий
вскричал громозвучно.
Грустно играла солома
с огнем.
Конунгов славных
кровь застоялась.
Фенрир хмельной
улыбался доподлинно.
Нож наточил
и припрятал паук.
Мысль ослепительную
впотьмах упустил
Спящий.
— И такое случается, — согласился Бьярки. — Иной раз приснится что-то занятное, а проснешься — и как ветром из памяти сдуло. Но разве бывало такое, чтобы Фенрир напивался?
— Да постоянно, — сказал Локи. — Ты многого о нем не знаешь. А вот что он способен улыбаться, даже для меня открытие. Только у записного весельчака вроде меня мог родиться столь мрачный и неостроумный отпрыск.
