Брюлей глянул на Дронго, и тот кивнул головой.
— Что вы хотите? — спросил комиссар. —Изложите нам ваши требования.
— Отпустите моего повара, — попросил Экман, —и моего привратника. Они честные люди и ничего не знают о моей настоящей жизни.
— Только за убийство ювелира Беллини вы получитепожизненный срок в Италии, — безжалостно заметил Брюлей, — я недумаю, что мы уполномочены торговаться с вами. Если ваши люди не виновны, ихвсе равно отпустят. Спускайтесь вниз, заканчивайте ваш трюк.
— Нет, — возразил Экман, — все так и должнобыло случиться. Я много раз видел это во сне. Как вы входите в мою спальню, ина этом все заканчивается. Но я почему-то полагал, что это случится в Лондоне.Хотя какая разница?..
— Пусть вешается, — сказал офицер местнойполиции. — Если правда все, что мы о нем слышали, пусть лучше повесится. Влюбой тюрьме у него будет жуткое существование, в этом он прав. Ему не дадутумереть, но и не дадут жить.
— Тише, — одернул его Доул, — об этомнеобязательно говорить.
— Выйдите все, — неожиданно попросилубийца, — я хочу побеседовать с Дронго. Уходите, уходите все отсюда!
Брюлей переглянулся с Доулом и первым направился к выходу.За ним потянулись остальные. Дронго остался стоять в нескольких метрах отхозяина дома.
— Что вы хотите мне сказать? — спросил он.
Экман облизал губы.
— У нас было три встречи, — произнес он. — Впервой вы были охотником, а я жертвой, во второй — все наоборот, а вот теперь япо-настоящему свободен. Вы не можете меня арестовать, а я не могу вас убить.
— Вы оставили меня только для того, чтобы сообщить мнеоб этом? — поинтересовался Дронго.
— Нет. Я хочу закончить мой рассказ. Дело в том, чтомой отец никогда не любил мою мать. Она сама мне об этом много раз говорила. Ихбрак был союзом двух людей, которые вынужденно мирились друг с другом. Поэтомуон уходил от нее, поэтому вел себя столь откровенно раскованно и нагло. Ужемного лет спустя я узнал, что у матери все эти годы был любовник. Можете себепредставить? При живом отце у нее был любовник. И как я после этого долженотноситься к женщинам? Может, мой отец умер, узнав об этом? Или постояннаямысль о ее любовнике отравляла его существование?
Дронго, нахмурившись, смотрел на убийцу, возвышающегося надним. Ему не было его жаль. Слишком страшные и жестокие преступления совершалэтот мерзавец. А понять — означает простить. Простить его невозможно. Но понятьможно попытаться. Хотя не все дети, лишенные отцов, чьи матери имеютлюбовников, вырастают психопатами. Или это не так? Может, остальные толькоподавляют в себе эти инстинкты? Может, цивилизованными людьми мы считаем тех,кто всего лишь умеет подавлять свои инстинкты, а более свободные этого простоне делают?
— Кто я? — вдруг спросил убийца. — Только неговорите, что я психопат. Иначе я не смог бы заработать столько денег и такдолго и успешно от вас прятаться. Если я маньяк, то почему убивал мужчин?Почему задушил в Венеции несчастного Беллини, убил мужчин в Гавре и в Оденсе,перед тем как расправился с их женщинами? Таких маньяков не бывает. Значит, ядействовал осознанно? Тогда я хочу спросить — для чего? Зачем я должен былпоявиться на этот свет? Что я принес? Кому был нужен? Какова цель моегопоявления на земле? Или цели нет, и случайный из десятков миллионов сперматозоидов,попавший в яйцеклетку моей матери, стал причиной моего рождения? Но почемуименно мой, почему так странно? Может, в этом меньше всего моей вины? Если быотец прожил еще несколько лет, мы с ним могли бы стать друзьями. Я рассказывалбы ему о моих встречах с девушками, а он делился бы со мной своим опытом. Еслибы он прожил еще несколько лет, может, я не стал бы таким, какой есть. И покакому праву вы смеете меня судить? Кто вы такие? Тоже случайные гости на этойземле, выигравшие в лотерею, — один сперматозоид на миллиард случаев.
Он поправил петлю на шее и взглянул на Дронго с какой-тожалостью.
— Разве вы не понимаете, что само существование нашейцивилизации тоже такое же редчайшее попадание? Один на миллиард. Во всейВселенной больше ничего нет. Ни одной населенной планеты, ни одного разумногосущества. Когда наше Солнце потухнет, Земля остынет и станет похожа на всеостальные давно умершие планеты. Об этом вам расскажет любой астроном. Тогдазачем все эти высокие порывы, попытки изменить историю, наш героизм, нашидостижения, наша любовь и ненависть? Ничего нет. Ни бога, ни дьявола, ниразума. Всепоглощающая энтропия, которая была миллиарды лет и будет.
Он замолчал, ожидая реакции Дронго.
— Любопытно, какая ваша часть говорит в данныймомент? — отреагировал тот. — Одна четвертая в виде вашей оболочкиили три четверти всего остального? Что вы хотите? Чтобы я попытался вас понять?Или оправдать? Этого не будет никогда. Даже если вы абсолютно правы и мы всеголишь случайные комбинации ДНК, а наша Земля всего лишь шутка энтропии,позволившая зародиться разумной жизни на какой-то краткий миг. Пусть все так,хотя не совсем так. Даже если бога нет, мы ведь все равно должны были бы еговыдумать. А теперь решайте. Либо вы сами разрушите цепочку ваших ДНК и оттолкнетестул, либо слезете с него и позволите мне надеть на вас наручники. Ничегохорошего в вашей жизни больше никогда не будет. — Он подумал, что говоритнепростые, даже жестокие слова. — Но вы получите шанс на понимание жизни вдругом аспекте. Возможно, через много лет даже решите, что жизнь настолькобесценный дар, что за нее стоит бороться. Бороться изо всех сил. А может, выправы, — неожиданно закончил Дронго, — и все так печально, что толькопоявление таких, как вы, спасает нас от вселенской скуки. Решайте…
Он стоял и смотрел, как убийца колеблется. Больше не сказални слова, только стоял и смотрел. Роберт Экман должен был сам принять решение —самое главное в его жизни.
Эпилог
Дронго ожидал посадки на самолет в Цюрих. Повсюду привычносновали люди, царило обычное оживление, какое бывает во всех аэропортах. У негобыл билет бизнес-класса, и он мог пройти в специальный салон для пассажировэтой категории, но остался в общем зале и сидел, словно окаменев, ни на кого неглядя.
Объявили посадку на самолет, вылетающий в Рим, и Дронговдруг очнулся. Достал телефон, набрал знакомый номер полицейского управления вРиме. Ему сразу ответили.
— Добрый день, — поздоровался Дронго, — мненужна офицер Луиза Фелачи.
— Кто ее спрашивает?
Он помолчал. Ему не хотелось называть своего имени.Наверняка в управлении и без того слишком много людей знали об их отношениях.Но и не назваться было невозможно. Наконец выдавил:
— Ее нет?
— Кто ее спрашивает? — повторил дежурный офицер.
— Знакомый. — Дронго понимал, что так отвечатьнельзя, но других слов в этот момент у него не было.
