— Видите ли, Боб, я оптимист, — говорит Эд. — Я вижу подвижки в этом направлении, стремление к умеренности и сдержанности со всех сторон. Нам удалось посадить израильтян рядом с их соседями…
— Вы говорите о мирных переговорах, начатых предыдущей администрацией? — спрашивает Боб.
— Да. В Израиле сейчас такой общественный климат, что переговоры «земля в обмен на мир» больше не воспринимаются, как святотатство…
— Вы имеете в виду, что Израиль готов пожертвовать землей в обмен на мир, — разъясняет слушателям Боб.
Эд закипает: сколько можно прерывать.
— А что вы скажете об усилении активности террористов? Вы же специалист по террору, вас это беспокоит?
— Видите ли, — говорит Эд, — террор — явление сложное, многогранное…
— А что скажете вы, Джордж Заглул? — спрашивает Боб. — Как по вашим наблюдениям: исламский мир отстранился от некоторых аспектов деятельности террористов?
— Разумеется, — отвечает Заглул. — Ислам — религия мира, на протяжении всей своей истории исламисты выдержанно и толерантно относились к меньшинствам. Но, чтобы судить о терроризме, необходимо смотреть не так на газетные заголовки, как на то, что стоит за ними. Когда в мальчишек, швыряющих камни, стреляют из автоматов, это разжигает вражду.
— Нам много звонят, — объявляет Боб. — Давайте поговорим с Кэрол из Сан-Хосе. Здравствуйте, вы на программе «Поговорим о временах».
— Привет, Боб. Мне нравится ваша программа, — говорит Кэрол.
— Спасибо.
— У меня вопрос к профессору Марковицу, — продолжает Кэрол. — Во время войны в Заливе информационные агентства предупреждали нас, чтобы мы летали самолетами лишь в случае крайней необходимости. Я много чего наслушалась про то, как обеспечивают безопасность в аэропортах, и хотела бы узнать, они по-прежнему не советуют летать?
Эд смаргивает.
— На этот счет ничего не могу сказать, — говорит он. — Я вообще-то не слежу за тем, как обеспечивается безопасность в аэропортах.
— Хорошо, Кэрол, спасибо за звонок, — говорит Боб. — А теперь послушаем Джойс из Силвер-Спринг.
— Привет, у меня вопрос сразу к обоим гостям, — начинает Джойс. — Вот вы говорили об исламском мире, а я хотела бы узнать — видел ли кто-нибудь из вас кино «Только с дочерью». Оно основано на автобиографии американки, которая пыталась вызволить свою дочь из Ирана.
— Я его видел, — говорит Эд.
— Я хочу знать одно: так ли на самом деле относятся к женщинам в арабском мире?
— Во-первых, иранцы не арабы, — говорит Эд.
Джойс уточняет:
— Я имела в виду, в мусульманском мире.
— Вот что я могу сказать, — начинает Эд. — В фильме показано, что свобода женщин ограничена, и это, по-моему, верно. Но некоторые эпизоды в фильме явно выдумали. Например, эпизод, в котором женщина связывается с подпольной группой, помогающей людям бежать из страны, на базаре — в этом случае кое-какие детали явно изменены, чтобы не навредить подпольщикам.
— Нет-нет, этот эпизод вовсе не выдумали, — говорит Джойс. — Так было и в книге.
Но тут Боб Кеннеди басит:
— Хасан из Оклахома-Сити, вы в эфире.
— Здравствуйте, это Хасан. Слушаю я ваших гостей и вот что хочу знать: на чьей стороне они выступают, когда призывают нас проявлять сдержанность. Оба они американцы, нанятые Израилем для своей пропаганды.
— У вас вопрос или комментарий? — прерывает его Боб Кеннеди.
— Сначала комментарий, потом вопрос.
— Хорошо. Только покороче.
Заглул добавляет:
— Я не американец, и меня Израиль не финансирует.
Хасан тем не менее гнет свою линию:
— Вы должны понять, программа «земля в обмен на мир» — это пропаганда. Пустые слова израильтян. Ими Израиль прикрывает нарушение прав человека, накопление атомного оружия, террористические покушения на жизнь и собственность.
— Разрешите, я кое-что объясню, — говорит Эд. — В Израиле, как и в любом демократическом государстве, плюрализм мнений, и на протяжении его истории, как и в любой другой стране, политический курс менялся и трансформировался. Однако сказать, что за каждым шагом к ослаблению напряженности не стояло доброй воли…
— Другими словами, дайте шанс установить мир, — подытоживает за него Боб.
— Нет, — вскидывается Эд, — дайте мне докончить мысль.
— Вот видите, — заявляет Хасан, — мир его не интересует. Его интересует лишь общественное мнение, и причина в деньгах, потому что…
— Послушайте, Хасан, — прерывает его Эд, — прежде чем сосредоточить все наше внимание на Израиле, а Израиль — единственная демократическая страна на Ближнем Востоке, давайте вспомним…
Хасан, перекрывая голос Эда, вопит:
— Израиль — колония США, придерживающаяся расистской идеологии. Он оккупировал землю, держит ее исконных жителей в концентрационных лагерях, строит оружейные арсеналы.
— Постойте, — говорит Эд, — давайте рассмотрим совокупность причин. Давайте подумаем о том, что побуждает Израиль так поступать. Израиль окружен абсолютистскими, радикальными, антизападными теократиями. Посмотрите на иракцев. Посмотрите на перс… на иранцев. И тем не менее в Израиле есть силы, которые понимают бедственное положение палестинцев, и это нельзя не одобрить и не восхищаться этим тоже нельзя.
Хасан говорит:
— Это всего лишь израильская пропаганда.
— Откуда вы берете такую информацию? — спрашивает Хасана Эд.
— Что ж, двинемся дальше, — говорит Боб.
— Вы исследовали этот вопрос? — не отступается Эд. — И может быть, вы хотя бы сообщите, к какой организации вы принадл…
Боб Кеннеди машет на Эда руками, качает головой.
— Сообщите нам, как называется ваша организация, — настаивает Эд.
— Нам сегодня, — говорит Кеннеди, — еще предстоит охватить большой круг вопросов.
— Погодите, — рявкает Эд, забыв, что профессору, к тому же выступающему по радио, негоже так себя вести. — Скажите-ка, Хасан, кто платит вам.
— Джордж Заглул, — прерывает его Кеннеди, — а что скажете вы о тех вызывающих тревогу вопросах, которые поднял Хасан?
— Тревога Хасана имеет вполне реальные основания, — начинает Заглул.
Пока он отвечает, Кеннеди передает Эду записку: «Прошу вас, не озлобляйте слушателей!»
К тому времени, когда программа — а она длилась два часа — кончается, у Эда раскалывается голова. Перед глазами всё плывет, и по дороге домой он чуть не сбивает мотоциклиста. Возвращаться в университет нет смысла. Он достает из шкафчика над холодильником уже покрывшуюся пылью бутылку, наливает себе виски. Для затравки, чтобы расположить его, они отрядили сообразительную, вроде бы интеллектуальную продюсершу, вдобавок еще и начитанную, а потом швырнули его в эфир, где он не только не мог сформулировать свои доводы, думать и то толком не мог. А он еще льстил себя надеждой, что наконец ему представится случай сделать серьезное заявление по национальному радио, и не просто о толерантности и сосуществовании на Ближнем Востоке, а о том, как мы оцениваем другие культуры, о том, что необходимо пересматривать наши оценки и перейти от стереотипов к более просвещенному, более космополитичному взгляду на мир. И опять он — а всё его горячность — вспылил, и от уравновешенности, которая так восхитила в его книге Бордлз, не осталось и следа. Но мог ли он сдержаться в студии при том, что модератор всё упрощал и выхолащивал, а звонили то невежи, то злыдни. Джордж Заглул, тот, ничего не скажешь, не срывался, но он лоббист, наймит. А вот он, Эд, выставил себя идиотом. Потому-то он ученый, а не дипломат, как мечталось в юности. Он изучил, согласно «Ближневосточному обозрению», и блестяще, теорию дипломатии и писал о ней, но он не дипломат, не тот у него характер.
